Вайчунас Анатолий
Тоска по твоей нежности
Рассказ
Сладкозвонкий девичий смех. Они играют в догонялки.
Брошенная книжка на траве. Неутомимый ветерок продолжает за неё листать страницы.
Чинно прогуливающиеся с ней юноши. Тренировка манер и учтивости.
Пылкие молодые люди. Экзальтированные и напыщенные подруги. Эта карусель чем-то кончается.
Смятый платок, – белое кружевное пятно. Почему же никто не спешит навести привычный порядок на этом багровом и желтом фоне осени?
Не мой шепот, не мои поцелуи, не мой восторг, но моя печаль.
Прежний порядок во всём, только для кого всё это. Когда здесь заново зажурчит чей-то тонкий жизнерадостный голосок...
Почему мне так грустно, я ведь не прикоснулся ко всему этому ни разу. Даже эту чугунную витую ограду я не пробовал рукой. Она была уже за гранью моего мира.
Очнись, говорю я тебе. Такие наваждения не для тебя. Для тебя всё должно быть проще и реальней. Если ты рос здесь, а не там – уже одно это невозвратимо. Не стоило задерживаться именно возле этих странностей, – среди всех недосягаемых; и, тем более, привыкать к их продолжению.
Роза в петлице – ты ведь не жаждешь такой же безвкусицы твоего сословия.
Роза на скатерти – принятое и отстраненное подношение. Тебя бы это ранило. Его – нет. Пустая условность приятной встречи.
Роза на её коленях и, когда ты поднимаешь свой взгляд, – впервые долгий её взгляд прямо в твои глаза. Она всё ещё ждет кого-то незнаемого. Тебя ли? Очнись...
Я стою, всё же взявшись рукой за эту ограду. С этого места в просвет между деревьями видна часть зеленой лужайки. Холод черного грубого чугуна. Рука чувствует неровную шероховатость литья...
= Сударь, едемте. Дождь вот-вот усилится.
Я и сам знаю, что в собственном ожидании всегда мало смысла. Особенно, когда неизвестно что ждешь. Стол, наверное, сегодня вообще не выносили. С утра хмарилось. Капли с оградного прута изредка перебегают сверху вниз кисть руки. В иной бы раз сосредотачиваться на такой незатейливости...
= Сударь, сударь!
Приходится оглянуться. Ну что ещё там. Кучер, вместо слов и тыканья пальцем, показывает мне киванием бороды в ту же сторону, что я только что смотрел. Он что, выше и дальше видит? Откуда ему знать, что мне хочется видеть...
Сколько уже времени она, вот так, стоит напротив и выжидающе смотрит на тебя. Одета вполне, будто не торопилась, будто на прогулку. Только зонтик сегодня нужен не для того, чтобы изящно на него опираться. Что же она, тоже ни к чему не спешит? тоже приготовилась ждать неизвестно чего? Тем более всё это неожиданно, что я не собирался беспокоить её, тем более неожиданно, что не в её правилах общаться через ограду... Может я, всё-таки, что-то значу для тебя...
Я показываю руками, что следует открыть зонтик. Она улыбается и раскрывает над собой зонтик. Картина сразу меняется, теперь понятно почему она терпела моросящий дождь.
Значит ждет, чем всё это кончится, и не торопит меня. Просто у нее хорошее и независимое настроение и она не стремится ко взаимности с выражением моего лица. Я чувствую это физиономическое расхождение настроений, но выражение мое утвердилось за время ожидания и я не стараюсь всё свести к обыденной беседе.
– Меня не будет в этих краях два года, — у меня получается излишне громко.
Удивление задумчивость и молчание.
– Ничего не удалось. Мне придется доучиваться в Германии.
Удивление сожаление и молчание.
– Я буду стремиться только сюда.
Серьезное внимание и молчание.
– До тех пор, пока ваша судьба не решится иначе, я буду надеяться.
Легкое отрицательное покачивание головой. То есть? Это не ответ.
– Вы будете отвечать на мои письма? Их вам будет приносить Митрофанов.
Пауза раздумий и утвердительное кивание головой.
– Я всегда верен своим словам.
Она попыталась что-то сказать, но болезненно сморщилась и взялась рукой за горло, изобразив на лице виноватое выражение. А я-то принял это за тактику. Я заторопился словами.
– Извините, не знал. Ничего не надо говорить. Только я связываю себя своими обещаниями... быть может только для себя одного. Это зависит только от меня самого. Я вернусь при своих правах.
Она еле заметно качала головой отрицательно. Всё не то, я и сам знаю.
– Может я и не тем заканчиваю, но будьте пока снисходительны к словам, а к поступкам я и сам излишне требователен – у меня их пока нет. Год... то есть два, изменит всё. Наверное это прощание нужно было мне, тем более я признателен вам, что сочли непременным проститься в таком состоянии. Извините, что быть может, усугубил ваше состояние. Я не думал что вы появитесь, я написал. Прочтёте? Не мокните больше. Прощайте.
Она дважды кивнула головой: сначала наклонив голову; но, посчитав верно, что я приму это за вежливость подтверждения, повторила кивок, понятный, как прощальный поклон. Я не решался прощально поднять руку, так и не преодолев церемонности отношений, и медленно отталкивался от ограды обеими руками. Она тоже не махнула мне рукой. Так и оставила её у горла, сжимать воротничок. Я отступал к коляске. Она продолжала стоять. Я встал на ступеньку коляски. Кучер тут же потихоньку тронул лошадь. Она продолжала стоять. Повернись! мне будет легче от твоей прощальной независимости. Кучер не ускорял ход, ожидая, когда я со ступеньки усядусь в коляску... Нет. – Удалился я...
От непрерывной тряски мысли начинают путаться и постепенно разрушается их стройность. Полудрема, полугрезы и невозможность как следует выспаться. Всем своим естеством чувствуешь смену движения вместе со сменой кучера на козлах. После железной дороги это кажется уже непереносимым.
Прежде честь умещалась у меня в кулаке уличного парня, теперь моя честь несет кому-то смерть благородным способом. Мне не удалось разминуться с возвышением собственной чести, продираясь шаг за шагом в их мир изысканных условностей.
Шаг за шагом ужесточаются правила игры и ты уже не в состоянии отойти от того, что толкает тебя только вперед. Честь обязывает... – это твое лицо перед обретшими тебя как личность, обретшими в неразрывности с ней, как человека слова...
Я целил ему в плечо – я попал ему в плечо. Он целил в меня – удачнее не попадают. Теперь я – никто, он – кое-что. Он жертва... о, быть может несправедливая... А меня это отбросило на тысячи верст от того места, где теперь обретается и ускользает от меня доля моего счастья, и куда теперь суждено возвращаться мне только шаг за шагом.
Отдаю ему должное, – он не открыл имя человека, могшего его убить. Он оставил последнее слово за мной.
Гнусно стрелять в человека, гнуснее не бывает. Даже всё, что было между нами – ничто, в сравнении с такой отвратительной неизбежностью. Но... даже всё это не может заставить меня раскаяться, и чудовище чести здесь уже не причем. Некоторые поступки ничем не извиняются, даже таким не помышляемым исходом...
...
~ Что ты всё мучаешься за письмами. Не знаешь что писать?
– Целый день знаю, а вот под вечер...
~ Нет мыслей – только чувства?
– Верить – глупо?
~ Глупо – надеяться.
– Глупо всё, если причем, – не ты.
~ Ты здесь спешишь быть – она там спешит жить?
– Не знаю, я не могу уловить это в её письмах.
~ Ну она-то хоть о чувствах?
– Нет, о быте, о подругах, о болеющем отце.
~ Да? Странно. Она младше тебя?
– Немного. Не допытывайся.
~ О хозяйстве, об отце? Значит, ты что-то не то пишешь.
– А что, – то?
~ Ну, поддерживать, напоминанием случившегося интимного, в ней, чувства к тебе, требовать подтверждения своих чувств, чтобы труднее было от своих слов отказаться и намекать, что даже самые робкие уступки почитателям обрастают лавиной сплетен...
– Ты что так и пишешь?
~ Некому, но так бы и писал.
– Я уж лучше сам помучаюсь.
~ Да я слышать уже не могу с каким топотом ты мучаешься. Места себе вечерами не находишь.
– Извини не замечал, что всё это на тебе сказывается.
~ Еще как. Завидовать начинаю.
– Чему? Что нет покоя моей душе?
~ Такое умопомрачение не всем доступно.
– Может и умопомрачение, если я не могу за неделю письма закончить.
~ А я то думал ты их десятками сочиняешь. Сколько бумаги перепортил ради одного приятного словечка.
– Словечка? При...
~ При-ятного? Что ты все так остро воспринимаешь?
– Наверное потому, что чувства мои стали каким-то болезненными.
~ Может они-то и портят легкость всей твоей словесности. Изъясняться и писать следует одинаково непринужденно, иначе получится казус.
– ...?
~ Она от тебя никогда не дождется на словах то, что ты так тяжко нагромоздил в письмо.
– А я и на обдуманных словах не вполне изящный. Мне всё дается трудом...
Его сапоги с грохотом пристроились к печному дымоходу, – слишком близко. Придется отодвигать. А он начал раздеваться, вознамерившись вообще не отрываться от диванчика для гостей.
– Я не знаю, как всё это принимается и принимается ли вообще. Если бы чувствовать, какие слова достигают цели, а какие нет. Ты же знаешь, – я могу говорить раскованно там где вижу понимание сказанного.
~ Ну... всё равно у тебя что-то не так.
– Хотел бы я писать о своих чувствах.
~ Так что же...
– Как только начинаю о чувствах, так сразу всё кажется ложью слов... и кажется воспринимаемым как ложь чувств.
~ О-о. Тупик. О чем же тогда можно писать.
– Смеешься. Пишу о том, как я меняюсь.
~ Ты меняешься? Я думал это проблема возраста и болезней.
– Не хочешь понять – не надо... Но я не обо всём. В чем-то я сомневаюсь, что так оно и есть и что так оно и будет дальше.
~ Я что-то пропустил на лекциях Гинсбурга?
– Похоже ты на них вообще отсутствовал.
~ Похоже. Ничего, наверстаю, за мной не задержится. В следующий раз ты за мной... — смачный звучный зевок. — Давай спать или завесь свет... — еще более сладостный зевок, я уже знаю, что он не удержится от излюбленной им трафаретной игры слов — держать ответ...
Мне сделал предложение (замарано) один человек. И я, слишком внезапно для себя, решилась связать с ним свою судьбу. Но, в то же время, я не могу найти что-то легкое или поверхностное в наших с вами отношениях. Для меня они в чем-то чрезвычайно сложные, а в чем-то непостижимые. Я не во всем разобралась сама, но, как это бывает, всё сложное решается слишком просто. Мне сейчас очень просто разобраться со своими чувствами, которые я обрела. Мне стало ясно, что до сих пор это был труд ума, труд чувств, но не сами чувства. Когда приходят сильные неожиданные и непреодолимые чувства, всё встает на свои места. Только теперь я уверена в своих чувствах. Это так мало зависит от всего остального, – от моих родителей, от всего, что происходит вокруг, оттого, что говорят об этом, и от вас, увы, так же. Знаю, – обо всем можно пожалеть в свое время. Но еще, я теперь знаю – невозможно никогда жалеть об обретении этих чувств. Эти чувства не видят ни единого препятствия, чтобы я не была счастлива и дальше, как теперь.
Приезжайте, мой друг, скорее. Я отложила свадьбу до окончательного выяснения отношений с вами. Я не представляю, но пытаюсь понять ваше состояние, ваши ожидания, вашу уверенность, что меня можно поколебать в моем выборе. Вам нужно выяснение наших сложных отношений со мной – я к этому готова. Я не предприму до этого ни каких шагов, но, честное слово, я не понимаю, я не представляю, что может отговорить меня от моих чувств. Если бы таковые у меня пробудились к вам, то и тогда я не знаю, кто бы мог меня в них разуверить. Они единственны, они не переводимы на другого, они могут только умереть к одному и не обязательно возродиться к другому... Приезжайте. Мне важно, чтобы мы остались друг перед другом честными в главном.
~ Вы такой мрачный, как будто каждый день проигрываетесь в карты.
– Софи? – верно? Значит по-вашему, Софи, все жизнерадостные мужчины хоть что-то, но выиграли в жизни?
~ Вы уже выиграли, если улыбнулись. Хотите я вам что-нибудь сыграю, такое же мрачное как вы? — Нет, это всего лишь хозяйская внимательность к неприкаянному гостю.
– Вы самоуверенны, Софи, если беретесь подобрать музыку к состоянию моей души.
~ А вдруг я угадаю?
– Попробуйте, если я пять раз из пятнадцати скажу да, то вы выиграли. Как, есть у вас в запасе более пятнадцати мрачных, но мелодичных чувств? Или вы оказались самонадеянны?
~ Вы не будете жульничать?
– Я не буду подыгрывать. Вы, впервые заставили меня сопоставлять великое и бренное. Сам я на это не покушался, хотя замысел хорош.
~ А на что мы играем?
– Ни на что. У нас разные интересы. Нельзя же ставить три ириса против трехсот граммов водки.
~ Вы заметили что мне они нравятся? А мне показалось, что вы смотрите на всё без внимания, без интереса.
– Я прогуливался. Вы были одна. Я постарался не мешать... Дмитрий Рогозин, ваш покорный слуга... Да – угадали с первого раза, но я, пока, приписываю это случайности и тому, что мелодия на слуху у всех.
~ Ага, поэтому я здесь не при чем?
– Это я так пытаюсь скрасить свое первое поражение... Нет, продолжайте, продолжайте. Такая музыка должна звучать извне нас, – по разному каждого наполняя жизнью и по разному исчерпывая жизнь каждого, возвращая что-то, почти утраченное и отъемля почти обретенное... Но, с окончанием её предостаточного звучания, мы возвращаемся друг к другу, испытавшими нечто, и спешащими с этим друг к другу... Когда такая музыка начинается извне, но обрывается, и неудержимо продолжает звучать в нас, – это разъединяет нас. Мы становимся глухи друг к другу без видимых причин и каждый погружен в своё продолжение. Нам потом очень сложно возвращаться друг к другу, ведь в нас звучала разная музыка, разной силы, разной страсти...
~ Вы так странно говорите о музыке, будто это что-то чудовищное.
– Я так странно говорю о человеке. Я так странно говорю только под эту музыку.
~ Удивительно. А мне кажется этой музыки не хватает для вас, вы в неё не умещаетесь.
– У вас, Софи, само звучание меняется. Разве вас не учили понимать музыку буквально, – по нотам или...
~ Меня учили исполнять и не более.
– Вы скромничаете, Софи... Не угадали. Я не мизантроп. Можете не продолжать этот ужас. Хотя постойте, постойте. Вернее, – продолжайте. Как это вы делаете? Вы подмечаете чьи-то черты. Вы не первый раз занимаетесь сравнением...
~ Впервые, и ничего я не подмечаю.
– А почему вы всё связали с картами?
~ Братец играет. У вас был такой вид...
= Угадываем? — вот и неприкаянно скучающие собираются вкруг центра маленького оживления.
– Нет у нас состязание.
= В чем?
– Если бы я знал в чем...
= Вы же сказали состязание?
– У нас спор один на один. Софи играет что хочет, а я начисляю очки как хочу.
= Непонятно.
– А вы послушайте несколько раундов, может вникните. Конечно, если вам приятно слушать. Придется вам, Софи, играть и на публику. Выдержите?
~ Когда устану – стану безбожно фальшивить и мы останемся только вдвоем
– Со мной?
~ С роялем. Вы не выдержите первым.
– Публика придала вам силы.
~ Вы об усилении звучания? Мы уже помешали остальным, так что скрываться уже незачем.
– Я имею в виду ваши ответы.
~ Будто вы не острите.
– ... Не угадали. Это сладкая боль. Утончение невещественного. Я не изыскатель новых чувств...
= Так кто угадывает?
– Наверное я. А вы думали что я подсказываю, что исключается из последующего? И вы Софи?..
~ Именно подумали. Но у вас свое понимание музыки, и оно мало мне помогает, так что условия по-прежнему равные.
= Да что это за игра, господа? Нам можно в ней участвовать?
– Только как благодарные слушатели. Кто может уловить подмену единственного созвучия в исполнении?... Ну вот видите, вам остается быть только слушателями.
= Но ведь вы говорили...
– Об этом созвучии. Как оно касается моего слуха. А, Софи, каково быть знатоком?
~ Зачем же так? Вы меня делаете сообщником поневоле. Я не так...
– Извините Софи, извините друзья, Софи будет меня иногда приводить в чувство. У нее это получалось уже трижды. В отличие от вас, Софи, у меня плохая игра на публику.
~ Так не играйте.
– Как все просто. Вы меня растормошили, Софи. Но, что еще забавнее, вы растормошили что-то в моей душе. Когда вы верно подбираете музыку, Софи, то со мной что-то происходит непонятное. Будто что-то отдаляется в прошлое и я бессилен этому противиться. Вы знаете что-то особенное кроме музыки, Софи.
~ Кроме музыки? Кроме музыки... Нет, это только вы придаете большее значение. А я даже не пытаюсь делать что-то большее. Я честно следую правилам.
– Но я уже длительное время разговорчивый и очень увлеченный этой игрой. Разве вы, Софи, всё еще помните что-то обо мне иное?
~ Я? Мне незачем помнить. Это вам кажется, что ваше настроение изменилось, а мне не кажется. Ваше настроение не изменилось.
– Софи! Вы меня удивляете. Вам сколько лет?
~ Семнадцать.
– Звучит солиднее, чем кажется, но все равно, не спешите Софи понимать всё, что за гранью этого возраста. Иначе потом ничего не останется для понимания.
~ Зачем мне спешить. Что я вижу то мое. Прикажете кому-то не смотреть на людей старше его возраста.
– Ого. Впрочем извините, это восклицание как раз возрастного превосходства. Когда нам не хочется признавать равенства в чем-то долго зревшем в нас, мы ищем повод превосходства хоть в чем-то принижающем понимание этого.
~ Вы меня тоже приятно удивляете... всё меньше снисходя.
– Ого!
Ведь потом буду твердить себе, что показалось. Не может быть, чтобы такая девчонка превосходила тебя в понимании другого человека, то есть тебя. Что она знает о жизни!... А что знаешь ты о ней? – Это она о тебе узнает... Не красавица, толпой обожателей не обременена. Что же в ней есть такого...
– Угадали предыдущую. Не буду подтверждать в чем, и этим утешусь. А?
~ Почему вы сразу не сказали?
– Задержался еще немного в предыдущем раунде.
~ А эту значит не угадала?
– Увы, я не верю в рок. Я не верю в роковую печать на чьей-то судьбе. Но слышать, что этот рок существует и ощущать как нечто сгущается над нами... и не выдержать, в конце концов, этого давления и замахать руками, разгоняя вокруг себя пустой воздух... Вы учитесь в консерватории, Софи, я угадал?
~ Нет, маменька не может представить меня в любом рассаднике вольнодумства.
– Значит с вами занимается очень хороший музыкант...
~ Хороший композитор. Не слишком педантичный, и поощряющий изыскания ранее механических навыков.
– ... Чувства могут зреть в одиночестве, а мысли в одиночестве чахнут. Вольнодумство всё равно приблизится к порогу вашей маменьки прикрывшись сюртуками и мундирами.
~ О, она считает, что с одиноким вольнодумцем она-то уж справится.
– У вас властная маменька.
Вполголоса мне:
~ Она боится повторения судьбы... Хотя у каждого судьба своя... Но давайте о музыке...
Она так же безнадежно опоздала в мой мир, как и я когда-то.
Может так оно и должно? Всё познается впервые – без меня, всё познавать впервые – без тебя.
Проба чувств и проба ощущений. Но всё равно, – всё настоящее ещё впереди.
Ты своё отревновал, так и не обретя. А к тебе отревновали твоё обретаемое и утраченное?
Ведь в чьих-то глазах ты почти гуляка, почти бретёр, почти мужчина, прошедший роковую страсть. И с этим кому-то тоже остается только смириться.
Я прежде не обращал внимания как пахнет ирис. Удивительный запах, удивительная гармония изгибов, удивительное откровение, удивительное нежелание разрушаться. Сам я не сорвал ни одного этого цветка. Я видел в этом естестве только прекрасную часть его краткой жизни. Бесформенным мне не позволял его увидеть кто-то отвечающий за приглядность цветов в их саду.
Угораздило же меня проникнуться слишком нежными чувствами к женскому существу. Ни с кем не смел, до пробуждения настоящих чувств, играть с незрелыми чувствами... и всё доставалось другим, не церемонящимся с несостоятельностью чувств. Тебя не влекло к взаимному разврату чувственности и ты шел позади развративших, сторонясь недостаточно развратившихся ими. Ты берег для себя свой идеал, но и он оказался для тебя недоступным.
Слишком многое было связано с ускользнувшим от меня. Слишком многое не состоялось вдруг. Образовавшаяся пустота ужасает. Да я и сам не спешу её заполнять чем угодно. Себя не очень-то и жалко, но уже жалко тех, кто может невольно коснуться этой пустоты. Способна ли вот такая девчонка заполнить собой такое огромное душевное пространство, долго расширявшееся такими утончавшимися чувствами, такими нечаянными словами, такими невольными движениями души, такими долгими и странными беседами с этой, оказавшейся всё же не моей, но по прежнему прекрасной, женщины... Что у Софи, кроме нескончаемого удивления кажущимися моими странностями? Разве можно такое пройти с кем-то заново. А продолжать нечего, всё это не принадлежит уже никому.
Просто я, по-прежнему, излишне чувствителен к приоткрывающемуся прекрасному в человеке. Стоило, за долгое время, кому-то чуть приоткрыться мне, как тут же забрезжила надежда. Тебе что, не дано выбирать? Ты просто замкнулся в себе и первая же искренность может поймать тебя в сети обманчивой взаимности. А много ты видал их, – не лукавящих по привычке? То-то же.
Что, вновь отверзлись очи на этот мир? Неужели она сдвинула тебя с мертвой точки. Тебя что-то останавливает узнать её лучше? Или в тебе даже родилась боязнь, что вдруг, за это же время, встретишь... что? – красивее? утонченнее? нежнее? страстнее? ... Ничего мне не нужно кроме преданности. Наверное, теперь, я преданности более всего хочу. – Искренность и преданность... Искренность, взаимность и преданность... Нет, твоя преданность называется самоотверженностью, – ты хочешь в другом найти то, что оказалось решающим в отношении его, а не тебя. Это отдает заурядным эгоизмом... Пусть эгоизмом, – но только это теперь я ищу в другом – в нежнейшем существе, – искренность, взаимность, преданность...
Неужели меня стало так легко заполучить? Стоило захотеть этой девчонке – раз, два, три... и мне уже трудно уйти от вполне вероятного.
Раз, – и она предпочитает мое общество. И я, наедине, уже думаю где я проведу вечер, и не прогуляться ли мне, с кем-нибудь милым и очаровательным, в саду.
Два, – и ей нравится быть непосредственной. Впрочем, она часто становится серьезной и пытается извлечь из меня, как можно больше меня, и ей это удается с лёгкостью касания взведённой пружины. Так же стремительно она углубляется в себя и её созерцание чего-то далекого завершается тривиальными, но прелестными заключениями.
Три, – и она ошеломляет меня своими крошечными мимолетными признаниями, будто это ей ничего не стоит.
Я, как ужаленный, лихорадочно мечусь в дневной суете, стараясь как можно больше охватить собою окружающее. Я никогда, так быстро, не разделывался со своими неподвижными делами, и никогда, столько времени, не уделял делам, вращающим калейдоскоп лиц, отношений, встреч и знакомств. Это спасает меня от задумчивости, но и обрекает меня на единственность, – ни с кем более у меня не возникает такого углубления отношений. Похоже в целом мире такой открытый человек – редкость...
...
~ Молодой человек, вы ловко уходите от существа разговора. Но вы прекрасно понимаете зачем весь этот разговор.
– Конечно, можно по-разному обязывать и к разному обязывать, но что поделаешь если каждый из нас может обязывать себя только сам.
~ Это продолжение ваших маневров и нежелание принять особенности... традиций нашего круга.
– Наоборот, это следование некоторым достойным традициям вашего круга. Именно поэтому, мы с вами можем разговаривать не опускаясь до бесцеремонностей.
~ Я вынуждена внести ясность в наши...
– Не стоит, Елена Петровна, не спешите вносить ясность там где её нет.
~ Для меня ясны ваши намерения. Вы стремитесь воспользоваться незрелостью суждений моей дочери.
– Вы полагаете, я намерен отнять нечто более достойное от будущего вашей дочери?
~ Моя дочь стала отказывать... в приеме молодым людям... которых мы очень давно знаем и... знаем как очень подходящих... для её будущего.
– Для неё это настолько серьезно?
~ Будто вы не знаете
– ...
~ Послушайте, Дмитрий...
– Да, конечно. По имени заходят с другой стороны.
~ Дмитрий, я боюсь, что вы не самая подходящая партия для Софи.
– В моих мыслях ещё не созрело слово партия...
~ Но возможно созреет. Поверьте, лучше продумать и оценить свои возможности до того, как в голову придет что-то непосильное для вас. Вы не обеспечите Софи то будущее, которого она достойна.
– Вы имеете в виду: содержание огромного дома и челяди? Да, для моей семьи всё будет обстоять гораздо скромнее и я не собираюсь, ни от кого, этих перспектив, скрывать.
~ Не только это. Жизнь в обществе, каждый выход в общество это тоже сопряжено с серьезными расходами. Согласитесь, что Софи не мыслит себя без общества.
– Вы знаете, Елена Петровна, мы выбрали неподходящий момент для разъяснения своих представлений о семейной жизни светского человека и прочих разночинцев. Как говорится, больно и в больнице для бедных и в императорском госпитале; тепло в уютном доме, а дворец не всегда бывает протоплен полностью. Вы полагаете, что хорошо знаете жизненные устремления вашей дочери или вы предпочитаете знать за неё?..
...
~ Ах, Дмитрий Сергеевич, я ничего не имею против вас, но Софи моя дочь, и именно на мне, всё ещё, ответственность за её будущее...
– Вы отказываете мне в приеме?
~ ... Я прошу вас, Дмитрий Сергеевич, бывать реже, – ровно столько, сколько должно для дружеских отношений. Если Софи имеет к вам некоторую привязанность, не используйте её во вред молодой девушке. Ровно столько, сколько должно для продолжения приятного и не обязывающего знакомства молоденькой девушки и зрелого мужчины. Надеюсь благоразумие не изменит вам.
– ... Ценю вашу мудрость, Елена Петровна. Вы действительно не желаете жестоко обойтись с Софи. После вашего разговора мне придется очень серьезно поразмыслить. Я привык отвечать за свои поступки не только перед моими поручителями, но и перед теми, на ком они невольно скажутся. Позвольте откланяться...
Обретая чувственный опыт не с теми... Я обретал свой чувственный опыт, неприемля в девушках, доступных моей взаимности, многое из того что в них есть. Она обретала свой, – вбирая крупицы приемлемого в, единственно возможных для нее, присутствующих.
Она формировала своего желанного из того что есть. Я – из того что нет. Во мне отсутствовало многое из того, что являлось непременным у всех, добивающихся её без тени сомнения в своем праве на это. В ней был избыток того, что было для меня иррациональным, неоправданно условным.
А я, в этот период своего развития, вместе со зреющими тенденциями эпохи, считал великим достижением человечества, обретение гуманитарных ценностей и гуманитарных свобод личности. Я видел, как многочисленные светские условности служат углублению социального снобизма, я не мог их приемлеть и я не прошел через них, чтобы они стали мне присущи... но отвергнуты невозможностью приемлеть. Отвергнуты – как способ избирательного существования среди всех, – без исключения.
В промежутке развития, в моменты, когда ситуации требовали повышенной деликатности отношений, я не мог прибегнуть к отточенному поведению, устраняющему неизбежные неловкости, чьей-то неизбежной непродуманности, или утонченное умышленное оборачивание обстоятельств против меня. Это теперь я понимаю, что часто был грубоват и неуклюж в ситуациях, которыми отчего-то владели другие, но не я.
Со временем, ты: либо становишься вообще нечувствителен к деликатности ситуаций, выбрав верным только свое, правильное для независимой личности, поведение; либо переходишь от разрушительного своего участия, в утонченных взаимоотношениях, к уважению утонченной и повышенной чувствительности людей, создающих, до твоего присутствия, атмосферу взаимоотношений.
И вот я, не терпящий абсурдные условности, обретаюсь в них как рыба в воде, и мне незатруднительно сохранять свою личность и одновременно уважать собеседников, слишком погрязших, своей утонченной чувствительностью, в обязательности тех или иных условностях поведения.
Незатруднительно сохранять свою личность, среди использующих условности, как инструмент проникновения в любой будуар, и, до цинизма, понимающих смешную зависимость свято верящих в них (в условности), и в кампании таких же как они не скрывающих: своего глумления и естественности для себя уличных отношений, в которых они непременные завсегдатайные участники, – их самая насыщенная жизнь проходит вне светских раутов.
Незатруднительно сохранять свою личность, неизбежно и неотрывно существуя, среди не считающихся с условностями, а только с гранью телесного или статусного ущерба. Ты либо на равных с ними, либо они (в присутствии за тобой неотвратимости наказания) на равных с теми требованиями к отношениям, что они прекрасно освоили в этом пожизненном присутствии неотвратимого в принципе. Неотвратимого в принципе, но очень часто не срабатывающего и очень часто безразличного к их вполне замкнутой грубой и бесцеремонной жизни.
И вот черты стоившие мне времени. И вот мой, всё тот же неполный чувственный опыт. И вот она не вполне удовлетворенная и своим чувственным опытом и отсутствием желаемого в добивавшихся её... иначе, как она почуяла во мне эти преимущества и отдала предпочтение в сравнении с теми, перед которыми я всё так же пасую. Может это глубоко подсознательно для неё, но я ведь вижу как она спокойна к юношам и мужчинам обладающим несомненными достоинствами и уверенными в них.
Прошлое, достающее меня и теперь, в отсутствии равного этому.
~ Ты стал у нас реже бывать.
– ...
~ И стал неразговорчив.
– ...
~ Мне приходится тебе всё выбалтывать поневоле.
–...
~ Твое молчание становится порой невыносимо. Ты выдерживаешь паузу, как опытный актер?
– Как опытный актер, я склонен к длинным монологам. Да вот суфлер мой что-то нынче всё перевирает.
~ Но ведь публика в зале. Зачем-то она здесь. Оставив дела, оставив заботы, даже отложив уроки.
– Всё так. Не стоило мне сегодня выходить на сцену. Может подать в отставку или перейти на роли статистов...
~ Ну уж нет, спускайся в зрительный зал, раз твой талант прокис. Завидуй новым талантам. Пусть примет публика, мой первый выход, благосклонно. И так, занавес! Акт первый... А как пьеса называется.
– Ты это суфлеру или в зрительный зал?
~ Пока суфлеру.
– Горе от ума. Мужская роль...
~ Нет, не хочу. Довольно театра. Ты нарочно это придумал.
– Нет. Сказал, не подумав, что так неудачно получится. Нет умысла...
~ Смысл во всём есть. Ты стал неосторожен со словами.
– Да?... Может поэтому я предпочитаю меньше говорить. Во мне сейчас избыток всяких слов и ни одно не относится к истине.
...
Софи остановилась напротив меня и в ней что-то уловимо изменилось. Мне пришлось так же расстаться с фривольной позой. Я распрямился и выразил готовность выслушать нечто серьёзное.
~ Не в моих привычках спрашивать. Мужчины решают свои проблемы сами, но иногда им трудно... может я чем-то могу помочь... если это зависит и от меня?
– Да можешь...
~ Не соваться в твои дела?
– Зачем мне обижать?
~ Ну, ты так резко начал.
– Нет, я не хотел бы тебя обидеть.
~ Но придется?
– Ты всё на своё переводишь.
~ А на что?
– Что это должно быть неприятным для тебя.
~ Я к этому готова
– К чему?
~ Я догадываюсь.
– Мы так скорее запутаем друг друга. Но если уж ты, так вдруг, взялась за такого рода помощь, то может сперва начнем с твоих догадок.
~ Давай.
– Ну и?
~ Ты решил порвать со мной отношения.
– Так-так...
~ Я никакими обещаниями тебя не связывала и ни к чему не обязывала. Тебе незачем себя этим истязать. Я достаточно взрослая чтобы принять это спокойно. Лучше отвергнуть сразу, чем из жалости постепенно уходить от отношений.
– Так-так...
~ ... Ты свободен.
– И мне не нужно ничего говорить?
~ Да, если ты боялся именно этого.
– Ты удивительное существо, Софи...
~ Мне не нужны утешения.
– Может ты всё-таки выслушаешь то, в чем могла бы мне помочь.
~ Зачем?
– Затем, что у меня бывают слишком вольные фантазии, зато у тебя фантазии просто изумительные. Если ты достаточно взрослая, то не обидишься на то что я скажу?
~ На что?
– Так как насчет взрослости? Я ведь не имею в виду что-то оскорбительное или унизительное.
~ Я слушаю.
– Почему ты решила, что у нас серьезные отношения, ведь я даже твою руку не целовал... Не красней, я ведь больше про себя говорю, что я, пока, даже не решился на серьезные отношения. Для меня это действительно серьезные отношения с серьезными последствиями. Я вижу в тебе всё больше и больше достоинств, но мне ещё чего-то не хватает...
~ Чего?
– Тебя так сладко ловить на твоей непосредственности и приятно видеть, что ты вернулась к прежним позициям, с которых я не собирался отступать. Но я продолжу, да?
~ Да. Во мне чего-то не хватает.
– Я сказал, что мне ещё чего-то не хватает.
~ Но во мне?
– Расплывчатость слов. Человек не всегда может проявить некоторые свои качества. Мы пока играем словами. Хотя порой цена некоторых слов слишком высока. Я знаю цену почти всем своим словам. Я имею в виду – слово данное кому-то по собственному изволению. Ты понимаешь?
~ Понимаю. У тебя позади целая жизнь, у меня только обещания.
– Надеюсь, что ты не иронизируешь. Позади у меня поступки, – жизнь это слишком громко. Я может сам себе и не признаюсь в этом, но я боюсь ещё раз...
~ Обмануться?
– Нет... Еще раз пройти большую часть пути впустую.
~ Не вполне понимаю. Я слышала у тебя была трагическая история.
– Всё это приукрашено. Конечно, это имеет отношение к моей нерешительности, от которой трудно избавиться, но это немного не то. Может даже много не то, для моего, этого высказывания. В общем, пока не ищи в этом связи, – ошибёшься. Я знал, что когда-то придется объясняться и устранять неопределенность отношений, не ожидал, что не по моей инициативе... В общем, я полагаю пока это преждевременным.
~ Из-за маменьки?
– Софи, тебя как прорвало. Приостановись, осмотрись сколько только что наворочано.
~ И как же теперь я выгляжу?
– Как выгляжу я! Чувства могут быть либо добрыми либо злыми, – даже возвышенные. Злые чувства всегда остаются с хозяином – добрые чувства всегда достаются другому... Безвозвратно, Софи. Это уже надежно пристроено, вот здесь.
~ Ты сглаживаешь мой срыв.
– Ты испугалась, что я узнал одну из тайн твоей души и ты хочешь забрать ее назад, эту тайну, вглубь себя? Ты боишься, что я воспользуюсь...
~ Я ничего не боюсь...
– Ну нет, ты не побоялась освободить меня, открывшись, но испугалась открывшись и не утратив при этом ничего.
~ Я и этого не боюсь.
– Ну ладно. Вот моя рука и возобновим союз бесстрашных и страшащихся.
~ Союз говорящих и молчащих?
– Союз подавших руку и не отвергнувших ее.
~ Союз попавшихся и ускользнувших?
– Союз торопящихся и опаздывающих.
~ Союз открытых и замкнутых?
– Сколько бы ни было союзов с разными полюсами, мне бы не хотелось маскировать ими самый кратковременный, но самый приятный союз, нежности твоей руки и тоски моей руки по этой нежности...
...
~ У тебя проблем стало меньше или больше? Или я отбила у тебя желание делиться проблемами, которые я пытаюсь решить, даже не дослушав?
– Одних меньше, других больше. Я знаю, с какими буду пытаться справиться сам. Но всё больше проблем возникает в связи с нашими даже осторожными отношениями... – Ты слишком безоглядно полагаешься на свое чутье. Если тебе уж начало казаться, то ты пытаешься...
~ Чутье здесь не причем. Я вижу как сгущаются тучи над кем-то из нас... ~ Значит все-таки проблемы со мной? Я ведь не обманулась? ~ Я знала, что они возьмутся за тебя.
– То во след, то опережая. Я менее прыткий. Давай вернемся к сути.
~ И в чем же суть?
– Вернемся, а не – в чём же.
~ Вернемся без прояснения сути?
– Как тебе хочется во всем ясности. Для тебя всё просто как расколоть орешек. Ядрышко в рот – скорлупки в мусор. Мне тоже хотелось бы в дремучем лесу ясности. Броситься на шорох или бежать от него. Ты упрощаешь мир и поступки, говоря, – человек должен поступать так. Я усложняю мир и самого человека, говоря, – люди поступают так неожиданно, значит они устроены гораздо сложнее моих представлений о них. Разве предсказуемо всё, что уже начало происходить с нами и вокруг нас. Не только ты мыслишь, – какое всему этому продолжение. Ты пытаешься возвыситься над суетным, а суетное оказывается непреходящим. Из суетного не возвышаются, – это смешно и нелепо. И, может быть, права твоя маменька, говоря, что ты уже растворилась в своём суетном, и именно оно определяет всю твою дальнейшую жизнь.
~ Маменька так и сказала?
– Я так говорю.
~ Ты говоришь ужасно.
– Я мыслю ужасно, а говорить я могу и о погоде.
~ Не обижайся. Из всего я поняла, что... Неважно... Важно что я – это я. И ты полагаешь, что всё это не то, – как я живу? Ты бы лучше проще сказал, что женщина рядом с тобою будет жить иначе, что всей этой роскоши у неё уже не будет, что ей придется вести хозяйство и, быть может, работать. Я знаю вовсе не единственно свой образ жизни. Меня с детства пугали и меня страшит иной образ жизни, но это не значит, что я чего-то боюсь... Да, мне нравится так жить, и я не вижу в этом ничего плохого, но это не значит, что я не вижу как живут другие и как, наверное, живешь ты. И я... И я всё равно не спрашиваю мужчину, что я приобрету и что я утрачу. Так нельзя выбирать судьбу. Все как-то живут. Мне хочется главного...
– Тебя и не пускали в другой мир. Жизнь разорившегося дворянина и жизнь состоятельного разночинца не одно и тоже. Дом одинаков, но для одного жизнь иссякла, для другого жизнь открылась. Я пытался обрести в вашем мире нравственные и высокие ценности, но я их обрел потому, что хотел, а не потому, что таковыми изобилует ваш мир. Мне повезло на духовную щедрость иных из вас. Но в вашем большинстве я всё это только утрачиваю. Как ни смешно я, в развитии этого, обрел духовные ценности в ином, более приземлённом мире. Не могу лукавить, что живу отделившись от всего низменного и вульгарного, но я живу над ним, и обретаю всё больше и больше достойных личностей, а духовному миру иных из них я завидую. Это круг общения почище вашего. В них, может, меньше манерных совершенств и этических рамок, но как бы я ни был богат, я не оставлю этот мир ради светских раутов и желания быть таким же расточительным и блистательным напоказ. Этого не передашь, это надо чувствовать. Мой мир не так уж мал и не так уж плох, он просто отсутствует в понимании твоих родителей. Для них всё что за чертой их круга – низменное.
~ Не знаю... Вернее, кажется, что знаю. Но книги, разговоры, происходящее... мне трудно представить себя, свое место среди этого.
– Конечно, соприкосновение с остальным только по вашим правилам. Но ваши правила настолько “действенны”, что вы увы не отличите обретающихся среди вас безродных желателей кусочка вашего мира от...
~ Почему же. Я отличаю, я видела достаточно образованных юношей...
– Да я не о тех, кто в вашем мире ищет ответы на что-то своё, я о славных таких кукушёнках. Если бы я видел среди вас не меньшее количество демонстративно обожаемых просто образованных девушек и девушек в передниках, то не подумал бы что на вас нацелились искатели состояний.
~ Бог с ними, может я и не всё видела, но вот еще какая странность... Нет, всё же я боюсь. Я боюсь стать такой как моя горничная, как наша кухарка, как моя мадам. Это не убавляет моей отчаянности, но, стать, в конце концов, такими... недалекими...
– Конечно, всё зависит не только от обретенной духовности, но и достатка. Мне бы тоже не зачем учиться, узнавать иные отношения, иные чувства, чтобы вернуться в столярную мастерскую со всем этим, в дополнении к рубанку, кружке пива и к тому, что тебе могут высказать просто так, под горячую руку, не слишком задумываясь о позволении. Я так же как и ты, уже не мыслю себя без обретенного мною. Я так же не желаю утрачивать ни условий, содействующих поддержанию моей духовности и приращению её, ни тех, кто поддерживает это во мне и привносит это в меня. Вы заботитесь только о постоянстве количества безразлично кого, но образующего ваш круг, лишь бы они придерживались правил. Я забочусь, по мере моих средств о тех, кто обрел для меня всяческую ценность – мне не быть без конкретных людей. Ты ведь такой же конкретный человек. Но что ты для меня и что ты для своего круга?
~ Ты в своей стихии, ты понимаешь о чём говоришь, вот только мне не хватает ощутить в твоих словах своё. Чтобы ты всё понял: После того как маменька овдовела, мы жили в поместье, мы жили в маленьком доме в Петербурге. Если бы она не была молода и красива, я так бы и жила там. Она боится, что всё это может повториться, но уже для меня. И меня страшит та жизнь, которую я так хорошо помню. И я помню то, как маменька пыталась удержаться изо всех сил в своем кругу – одна, сама по себе. Только деньги, только взаймы. Ничего у нас не говорилось кроме как о деньгах и расходах.
– Повториться... А что есть в этом достигнутом основательного по сути? В тебе есть какие-то качества, что переоденься ты в обычное платье жены конторского служащего и тебе не перестанут подавать руки твои нынешние приятные знакомые? За что они тебя ценят, за что они тебя принимают, за что они тебе рады? Разве твоя гувернантка воспитана хуже тебя манерам. Разве преподавательницы... У тебя есть в учителях женщины?... Разве они менее умны и менее интересны чем ты? Разве не потеряешься ты среди них, тут же, не только их одеждой? Твои светские знакомые им рады? и готовы уделять им свое время и расточать свои изысканные качества? А ведь ты свою жизнь мыслишь вечно одетой в такое вот платье, как на тебе сейчас. Потому, что только по нему кто-то видит в тебе человека, которому даже не знакомясь, можно вежливо улыбнуться и снять шляпу.
~ Так ты говорил именно об этих сложностях?
– Ты опять возвращаешься... это совсем иное. То сложности, которые требуют постижения, а это даже не сложности и даже не перемена мест. Здесь, как раз, всё на своих местах и всё незыблемо. Человеку невозможно так, – просто находиться на своем месте, человеку должно жить на каждом месте. Вчера ты там, а сегодня здесь? – ты продолжаешь жить и делать всё что в твоих силах? чтобы жизнь твоя была чуть лучше, чуть радостнее, чуть значительней и чуть счастливее? и это не зависит от положения в обществе. Или всё это делается само собой, стоит только просыпаться каждый день заново? А?
~ Похоже я только этим и занимаюсь. Просыпаюсь каждое утро с надеждой, что день принесет мне какую-то нежданную радость, какое-то непонятное счастье...
– Нет, это я чересчур загнул. Поспешил. Для тебя это быть может и должно быть так. Это, уж точно, мало зависит от звания и происхождения. Это зависит от юности, от отсутствия полноты жизни, оттого, что мир перед тобой только открывается, оттого, что ты в постоянном духовном труде. Ты даже ещё не обрела всё, что тебе понадобится в жизни, а это быть может самый нелегкий и непростой труд – сделать себя, – сделать, ещё ничего не обретя в качестве наглядного пособия. Жизнь проживается однократно, на жизни нельзя попрактиковаться. Я это тебе говорю. Тебе всё только предстоит. Что больше – радости или боли? Чем меньше обрел в себе, – тем меньше боль, но и радости крошечные, – живота и седалища, – радость в насыщении и радость в возможности не пошевелиться лишний раз. Моя душа уже не даст мне покоя, даже вечного. А у тебя ещё есть возможность усмирить всё, что может принести боль, – и тебе дадутся все твои маленькие радости жизни, которых не избежать, быть может, никому. А я уже не пытаюсь для себя восстановить баланс сладкого с преимущественно горьким. Я просто движусь по этой жизни, надеясь, что у неё, все-таки, остались некоторые радости и для меня. Движусь, зная, что полюбившая почему-то меня боль, меня всё так же не минует.
~ Я не пойму. Ты меня то пугаешь возможностью чего-то, то отговариваешь от чего-то.
– Основное-то ты понимаешь, ишь как глазки у тебя искрятся. Это не разговор, это так, – мои рассуждения. Поговорим мы, когда ты о чем-то захочешь узнать подробнее. Есть интерес – есть основа для разговора, есть желание – есть основа для разговора. А красиво говорить – что картину на запотевшем стекле рисовать. Результат тот же. К чему-то ты уже не вернешься в наших разговорах – это и есть то самое недостающее, чего кому-то из нас не хватает.
~ Это несправедливо, я и не могла всё понять и всё упомнить.
– Это справедливо. Особенно к тому, что в нас уже обретается. Это то, от чего мы всегда и сами движемся дальше и, быть может, в разном направлении.
~ У-у ты какой...
– Какой?
~ Жестокий...
Наверное, моё безмерное удивление отразилось изменением выражения лица, поскольку она тут же добавила
~ Я не совсем всерьез.
Но я, тем не менее, задумался.
...
~ Ты мало времени уделяешь детям.
– Мне надо ещё чуть-чуть времени закончить книгу.
~ Но ведь ты уделяешь время своим друзьям.
– Ты же видишь, что я сам не хожу, а из приходящих, я не всем могу отказать в общении, оно и так у меня стало почти деловым.
~ Всё равно. Дети меня спрашивают, – можно ли к папе?
– Я их не выпроваживаю.
~ Я не об этом. Прежде они не спрашивали меня.
– ...
~ Они пока ещё стремятся к этому, и им, пока ещё, не всё равно.
– Мне бы ещё недельку безвылазно поработать. Я никого не стану эту неделю принимать вообще.
~ Я же не о твоих друзьях.
– Вообще-то настойчивость, как черта характера – опасная штука. Когда человек видит перед собой только цель и не пытается...
~ Считай, что я уже разбила себе лоб.
– М-м-м. Ты же знаешь на сколько это важно для нас.
~ Знаю. Я очень аккуратно носила шубу прошлую зиму, на всякий случай. Мы не будем устраивать праздничных приемов...
– Да нет же. У нас не будет таких провалов как в прошлом году, – Леночка поправилась вполне. Мы же подсчитывали. Уголь сразу оплатим и тут же обновим гардероб – и так задержались. Деньги за книгу мы вообще не учитывали. Я не из-за этого спешу.
~ Ты не управишься ни за неделю, ни за две.
– ... Не знаю. Я и сам вымучен переделками. Но я не могу в сыром виде, чтобы ничем не отличалось от хилософии.
~ Мы можем месяц, другой обойтись без твоего жалованья.
– Я что-то не пойму, – ты начала с детей.
~ Я начала с нашей жизни... Ты говорил тебя очень ценят.
– Это временная запарка, через неделю... ну через месяц, всё войдет в свою колею. Ты же знаешь, с силами у меня пока всё в порядке.
~ Ты говорил, что у тебя прекрасный ассистент.
– Я не вижу смысла...
~ Ты не видишь себя со стороны. Ты боишься дать записи своих лекций Краснову?
– Не боюсь... – почерк у меня ужасный. Всё равно я не вижу смысла в этом, а жалование рассчитано у нас как раз.
~ Я об этом и говорю. За уголь мы расплатимся и, если не будем тратится на некоторые вещи, то два месяца я буду видеть мужа, дети отца, а твои друзья – человека, а не затравленное существо. А дальше ты войдешь в колею.
–...
~ Будешь тратить свои восемь, десять, двенадцать часов на книгу, но в остальном – ты наш и только наш, и только посмей всё время отдавать одной только книге.
–...
~ Ну я прошу тебя.
–...
~ Не молчи, ты знаешь, как я не люблю твое молчание.
– Я действительно не знаю, хватит ли мне недели, двух. Немного не рассчитал свои силы. Не нужно было обещать. Но я пообещал к сроку.
~ Я могу поговорить с Ланским, он может подыскать подходящую...
– Можно поговорить сразу министру сроков и обязательств с издателем и тот перепишет сроки в обязательном порядке. А ты что, всё еще поддерживаешь с ним знакомство?
~ Нет, но у нас принято помнить...
– Ох уж это у вас... Я опять заподозрю, что ты занимаешься моей карьерой. Почему бы её не продвинуть дальше?
~ Перестань, я не хочу к этому возвращаться. Ты бываешь беспричинно жесток.
– Ты любишь так, всё вдруг... высказывать.
~ На улице второй день лежит снег.
– Да.
~ За это время ты ни разу не предложил мне прогуляться
– Да... это так.
~ В прошлом году было труднее, но ты радовался первому снегу.
– Увы.
~ Мы санки давно приготовили. Ты их заметил в коридоре?
– Заметил. Разве снегу достаточно нападало?
~ Раньше бы ты не спросил. Ты бы...
– Я не спросил, я удивился.
~ Я Алешеньке говорю, ты бы Леночку сам...
– Всё, всё, всё, достаточно. Дай отдышаться. Лучше двинься ко мне поближе.
~ Ещё чего.
– Под крылышко.
~ Может тебе и помурлыкать.
– Нет, давай посидим так, покручинимся, попечалимся.
~ Да и разойдемся? Не надейся, не отстану.
– Знаю, о том и кручинюсь.
~ Только на свои ласковые хитрости не пускайся, всё равно будет вечер, – будет утро.
– А если заманю, завлеку, заговорю и не дам опомниться. И забудется и загрезится. Сон и явь – всё вне времени, всё смешается. А пробудишься, – будет солнышко, за окном капель и покажется, что зима прошла незамеченной. И истома вся от сна зимнего, а мне грешной уж было почудилось, и со мною такое казалося... И не нужен мне той весны внечеред, лишь бы всё это было впрямь со мной, на исходе дня поздней осени, и была б у нас впереди вся зима такой...
~ А у нас будет впереди вся зима?
– И весна, и лето.
~ Хорошо, когда ты прежний...
(Сын засматривается на девушку слишком возвышенную для его стремительной поступи по жизни, но он, в отличии от меня не задумывается о том, что их разделяет. Для него это не препятствие, а архаичная разница в происхождении из... Ему кажется, что эта разница носит лишь печать невольного взрастания в архаичной среде. Разве в этом дело? Если бы она выросла такой же возвышенной в мещанской семье, я бы точно так же волновался за несовпадение их представлений...)
2006г, 2008г.
Использование произведения, большее чем личное прочтение, оговаривается открытой наследуемой А.теД лицензией некоммерческого неизменносодержательного использования в интернете