Вайчунас Анатолий
Умора
Рассказ
Они дружно и от души хохотали и перечисляли, как, иногда, называют излишне доверчивых людей и перечисляли чувства, которые выразительно сменялись у меня на лице... Наверное это действительно было забавным...
Я, подойдя к мосткам, спросил:
– А где Филька?
Петька, с мостков лодочной пристани, продолжая самому себе показывать пальцем на моторку, игрушкой движущуюся вдали вдоль острова, переспросил:
~ А? — и всё продолжал провожать моторку пальцем.
– Филька нигде не лает.
~ Отлаялся. — Петька с возникшим интересом посмотрел на меня.
– Как отлаялся?
~ Да вот так. — Он уже получал удовольствие, что не отвечал, видя как моя растерянность перерастает в испуг.
Я ещё раз поозирался, в надежде что Петька недавно видел и может всё ещё видит...
– Филька! Филька! – Позвал я в надежде на это.
~ Поздно звать.
Я обернулся на Петьку. Физиономия у него уже была серьёзной, сочувствующей. Я не знал откуда могла явиться беда Фильке и поэтому глянул даже на реку, даже вдаль.
~ Вот-вот. – Перехватил мой взгляд Петька. – Дрын на моторке.
– Дрын?! – Меня это неприятно поразило.
Дрын не переносил Фильку и собак вообще и всегда старался пнуть дворнягу. А Филька, наученный горьким опытом, не приближаясь, облаивал Дрына, и успокоить Фильку, при всегда несдержанном поведении Дрына, было очень трудно, поскольку Филька сразу не давался и мне, чтобы я, обхватив его руками, заставил успокоиться.
– Забрал Фильку? — “На мыло переплавлю” – одна из словесных угроз Дрына в их переругиваниях с Филькой.
~ Забрал. Ещё как забрал. Утоплю гада, говорит.
Но увидев моё отчаяние и понимание, что Дрын отплывал в моторке от островка уже куда-то по своим делам, значит всё уже случилось?.. Петька не стал продолжать мучить меня.
~ Его Сидорыч отговорил.
Облегчение было лишь секундным
– А где Сидорыч? – Спросил я, помня в лодке только одного человека, и сразу поняв, что Сидорыч наверное Фильку с собой на острове оставит, раз не хочет допустить... ну... этого.
~ На острове остался – сети сторожить.
– А Филька?
~ Остался на острове. — Теперь Петька улыбался аж до ушей. Я это понял как то, что он наконец-то финишировал со своими жуткими шутками и получил от меня уже всё, что можно было извлечь из моих чувств.
Я молчал, пытаясь обдумать ситуацию и возможные исходы...
– Дрын сюда вернётся?
~ Откуда мне знать... — Петька смотрел на меня озадаченно. — Хотя... Вроде бы он ещё сеть хотел взять. Ты дождись его. Может сжалится, – захватит тебя туда и обратно.
– Ну да, – сжалится!
~ А ты его всё равно дождись. Может он Фильку в одном месте высадил, а Сидорыча в другом.
– А где остальные лодки?
~ Так сегодня суббота! Ты что?
Да. Я так растерялся, что соображал совсем не о том.
~ Так что будешь делать, Серёга?
– Не знаю... Подожду... Может Дрын вернётся... Он же ничего не станет делать!
~ Ну как хошь... Во! пацаны. — Я их тоже услышал и увидел.
~ Я сейчас. — И Петька сорвался бегом к ним.
А я остался обдумывать случившееся и что предпринять... Вскоре кучей подошли пацаны, с Петькой – чуть поодаль, и наперебой стали ругать Дрына и то как он, на их глазах, сняв свой бушлат, затащил Фильку в лодку; и они смотрели за лодкой до тех пор, пока Сидорыч с Филькой не высадились на остров...
– В одном месте? Филька за Сидорычем ушёл?
И услышал разноголосое:
= Да. Да. Да.
= Ну мы пойдём? — почему-то обратился один из них ко мне.
– Ладно. Я ещё подожду.
И они умчались. При этом некоторые подхихикивали, – скорее всего над моей привязанностью к собаке. Ну и что, – они тоже неравнодушны к своим дворовым собакам. Только те большую часть времени на цепи, а я со своим Филькой везде бегаю, а он слушается... лишь изредка пропадает, не желая дожидаться когда закончатся наши игры без его участия.
...
Дрын вернулся довольно скоро. Пьяный до мутнотищи в глазах. Так он в этом состоянии разбирался с Филькой!
Дрын послал меня покороче. Наверное у него оставалось не слишком много сил чтобы добраться домой.
– А Филька? А Сидорыч?.. А сети? — Только последнее слово его приостановило и заставило снять мотор с плеча.
~ Что Сидорыч?
– Когда ты его заберёшь? ты же еле на ногах держишься.
~ Кого?
– Сидорыча.
Дрын долго соображал, что-то с чем-то связывая воедино
~ Он меня не просил.
– А как же он вернётся, а сети?
~ Что сети?
– Вы же сегодня поставили.
~ Ты что? Суббота же!
– Но Сидорыч-то там остался!
~ Там?..
– А ты дальше пошёл, – ты уже один был в лодке.
~ А-а-а. — Лицо Дрына расплылось в блаженной и благодушной улыбке. До него дошло что я побеспокоился об одном из них.
~ Сидорыч рулил – я лежал. А обратно я уже своим ходом.
Меня это ошеломило. Значит они высадили Фильку одного... на остров...
Я хотел ещё раз спросить у Дрына, но не решился, – даже издали было слышно как он на что-то остервенело ругается..
...
Я доплыл до острова сам, убедившись что цепи надёжно держали и лодку Дрына и те, что почти всегда стояли на приколе. Я не мог ждать вечера, я был уверен что никто, из пьяных-полупьяных вернувшихся, меня слушать не станет.
Я облазил, оборал весь длинный островок и точно убедился, что Фильки там и не было. Может Дрын его дальше отвёз, тогда через день-другой тот вернётся сам. Но пацаны же уверяли... Но про Сидорыча зачем?..
Я не мог ждать вечера чтобы докричаться, домахаться до возвращавшихся на лодках. Наверное мои уже беспокоились о моём долгом отсутствии: я пропустил субботний обед, а это влекло серьёзные последствия: за все предыдущие случаи я получил сполна и по одному поводу – беспокоились до паники.
Я еле доплыл до островка. Прежде, я плавал сюда со всеми пацанами, часто придерживаясь за коряжину с нашей одеждой. Теперь мне пришлось не раз отдыхать на плаву, растрачивая силы даже на отдых, да ещё вода оказалась до того холодной, что начала сковывать движения. Я изрядно потратил силы, пытаясь быстро облазить остров, и теперь, когда плечи вроде бы перестали болеть, и, вроде бы, были в состоянии работать, я всё равно не чувствовал себя готовым к повторению заплыва – я почувствовал страх перед водой: я еле доплыл сюда – что будет на обратном пути?
Мне повезло. Меня подобрала моторка, когда я, уже долгое время, просто пытался держаться на плаву на середине реки, уже не думая, в оставшейся жизни, о сброшенных с шеи и утонувших сандалиях...
Дед, с горяча, чуть не прибил Фильку. Наверное был уверен: что, чем будет меньше тех, кого я люблю, тем дольше я проживу. Наверное думал, что без Фильки, меня уже никто на этот крючок не поймает... на этот крючок... веры в человека и в то, что он-человек не станет шутить моей жизнью. Но таких шутников в моей жизни, и особенно в детстве, было не мало.
Остистый недозрелый колосок травы. Всё ещё зелёный и мягкий на ощупь.
~ Возьми колосок в рот... нет, вот так... – и демонстрирует для наглядности на себе. – А теперь скажи: “На дворе трава, на траве дрова”.
И с жадным любопытством смотрит на меня, как я покупаюсь на произнесении скороговорки, с предметом во рту, который я добросовестно засунул поглубже, который наверное помешает моему языку сказать быстро и правильно...
Потом, на его лице, я, осознавая происходящее со мной, вижу неизъяснимое удовольствие, – настолько наверное занятно меняется выражение моего лица: от непонимания и изумления – к испугу и отчаянию...
Только выражение отчаяния стало медленно стирать с его лица выражение самодовольства... Потом он плакал, и извинялся, и говорил, что не думал о том, что из этого может выйти. А я смотрел на него с надеждой: может он и вправду понял, ведь всё это было только между нами и его никто не принуждал извиняться, и я не грозился, что об этом кто-то узнает.
Это потом я понял различие между людьми, на которых проходят жестокие шутки: не все неисправимы как я, но покупаются на неведомую им шутку, например кочующую из века в век. Кочующую потому, что кто-то эту шутку наследует: пошутили со мной – пошучу и я... – пошучу на том, на ком пройдёт такая шутка – не мне одному битому быть – теперь есть и битые мной...
Я же своих детей предупреждал о возможных жестоких шутках не для того, чтобы остерегаясь сами, испытывали на других. И сам не пробовал на своих детишках, чтобы они прошли школу моей жестокости: вот видите что значит поверить другому, – это ещё что, а вот настоящая жизнь – ещё жесточе чем мои жестокие уроки.
Мои дети не стали жестокими шутниками. И не потому, что об этом упрашивал их я, а потому, что кроме разъяснения жестоких шуток, им понадобилось и, слава богу, привилось очень и очень много другого, – человеческого, которое только в целом не позволяет человеку быть жестокосердным забавником.
Но я не уверен, что пригодившееся им – моим детям – в детстве и юности, до становления зрелой сообразительности, осталось наследуемо важным, и что они, с той же настойчивостью что и я, предупреждают и остерегают своих детей – у них нет моего печального опыта. Им незачем было далее сохранять память об этом, как жизненно важном, для кого-то кроме них. В этом – наследования нет, и поэтому жестокие шутки срабатывают веками, за счёт ослабления бдительности в отношении своих детей.
Я и сам пропустил многое из важного, участвуя в воспитании внуков. То, что я рассказал здесь и ещё кое-что, – запомнилось. Но множество мелких случаев простительно отпустились моим шутникам, – всё не запомнишь, не записав, в расчёте на несобственное будущее.
Наверное различие в наследовании жестокости гораздо глубже чем то, на чём оно проявляется в частности – в разнообразно жестоких шутках. Дело не в том, что я был неисправим в вере в человека. Кто-то не верит в неистребимо добрую сущность человека, но осмысленно не шутит так жестоко.
Скорее всего с детства, в некоторых вкладывается и взращивается жестокость как принцип существования: не ты – так тебя. Если я-родитель не научу тебя, не покажу на тебе, как это бывает в жизни, то жизнь сделает это больнее и беспощаднее... А для значительной части, так вот воспитанных, оказывается, что самой жестокой была родительская школа, а не сама жизнь, в которой жестокость не есть аксиома, не есть абсолютно преобладающее, а скорее всего – собственный выбор из очень всевозможного в нашей суровой, но давно не пещерной и не средневековой, жизни... но им-то уже надо держать себя в постоянной готовности приобретённого...
2006г, 2008г.
Использование произведения, большее чем личное прочтение, оговаривается открытой наследуемой А.теД лицензией некоммерческого неизменносодержательного использования в интернете