Вайчунас Анатолий
Сложные отношения с манекенами
Рассказ
В монотонном гомоне торгового зала, переполненного базарно снующими людьми, неожиданно прозвучал голос, обращённый ко мне.
~ Вы что-то ищете? — Внешне приятная девушка, не сомневающаяся в готовности другого завязать с ней, ни к чему не обязывающий, разговор.
– Да... Вы знаете, вон там стоял манекен...
Я повернулся к девушке и продолжил озираться в надежде разглядеть хоть что-то напоминающее очертания манекена в сплошном смешении, беспрестанно перетекающих от прилавка к прилавку, людей.
~ Возле галантереи? — Вопрошающе подтвердила она, озадаченно взглянув в указанную мной сторону.
– Вы заметили? Да? Так вот... он исчез! И я его пытаюсь отыскать.
Наверное я сказал излишне эмоционально, потому что она посмотрела на меня более внимательно и слегка недоуменно.
~ Манекен? Это был ваш манекен? — Взгляд переменился на оценивающий.
– Нет, я не торгую. Я помогал собирать витрину своему приятелю, – он расширяет здесь свою торговлю. Манекен уже стоял, рядом, почти вплотную к нам. Я думал: он здесь надолго и поэтому попытался наладить с ним отношения.
~ С манекеном? — Недоумение и растерянность.
– Почему бы нет. Приятель занят своими делами, а мне одному собирать эти стеклянные стеллажи скучно. Вот я и завел с манекеном кое-какие отношения. Откуда мне было знать, что он такой шустрый. Я ему доверился кое в чём, а он взял, да исчез. Но я полагаю, что он, хоть и здешний обитатель, но наверное не сам по себе.
~ Странные вещи вы говорите. Доверились манекену? — Удивление, будто она обнаружила на моём лице татуировку; и возникающий настороженный интерес к тому необычному, что ещё может на нём обнаружиться.
– Да, верно, я не всегда угадываю кому можно довериться, и уже не раз поплатился за поспешное доверие. Куда же он делся?
~ Странно... — Недоумение и задумчивая нерешительность в отношении ко мне.
– Вы усматриваете странность в предмете моего поиска? Или странную прихоть моего доверия? Или странную непредсказуемость перемещений манекена? И вы не видите ничего странного в том, что здесь, вокруг нас, происходит?
Как вы думаете, чем занимается всё это огромное количество людей? Если вы мне скажете, что они пришли сюда купить то, что им надо, то разве этим вы объясните мне пребывание их в состоянии блуждания от одной вещи к точно такой же. Спроецируйте это на магазин и вы увидите, что это люди, задавшиеся целью перещупать все экземпляры одного товара на обширной полке. И, даже, при разных ценниках, не ограничивающиеся самым выгодным, а пробующими всё подряд, потому что, начав это делать, уже не могут остановиться.
Нет это не похоже на единственную цель: купить. Это желание сыграть в азартную игру. Я на себе знаю: в отличие от магазинных покупателей, они не замечают друг друга, а в магазине большинство (и я тоже) замечают друг друга, различают друг друга и даже чью-то в чём-то заинтересованность, и это не мешает каждому ещё и выбирать что-то подходящее из предложенного разнообразия, расположенного на своих местах, товара.
В магазине неспешные люди, как на прогулке по людной улице, успевают набраться впечатлений в неспешно встречном потоке людей, различив тот или иной типаж личности и выделив кого-то приглянувшегося и заметив кого-то яркого. А здесь никто не обращает внимания на встречных, постоянно перемешивающихся в одном объёме механизма стирально-базарной машины.
Этими людьми обуяла страсть просмотреть один и тот же товар в десятках-сотнях закутках-лавчонках. Они по своей воле становятся азартными игроками этакого шахматного казино. Им предложили неразумную трату их сил и времени, перемешав и поделив вещи на сотни кучек, чтобы ни одна из этих кучек не удовлетворила искомым по лучшести и дешёвости. Вы посмотрите на эту самоуглублённость вобранного в себя многообразия одних и тех же товаров да ещё и не единственной категории; многообразия, которое нельзя спутать, как все ходы многоходовой шахматной партии на нескольких досках одновременно. Или даже: почувствуйте себя в качестве шахматной фигуры на доске одного товара и вы должны вернуться к выигрышному ходу каждой из пробных партий, если хотите сделать по единственно выигрышному ходу в каждой из них. Кто не азартный игрок по этим правилам, тот, в этом шахматно-вещевом казино, как белая ворона и если бы не увлечённость этим азартом то нас, достаточно времени стоящих, выключенными из этой игры, разве не назвали бы странными в этом перевёрнутом азартом мирке.
~ А я и не догадывалась что вокруг творится такая фантасмагория. — Ирония и сомнение.
– Если бы не эта фантасмагория, я стал бы слишком заметен в поисках этого манекена. А я ведь, в движении, совсем неотличим от всех, правда? Если бы я не растерялся, не остановился, вы бы, вообще, не обратили на меня внимания. Так ведь?
~ Я думала, что вы никак не найдете секцию с нужным товаром, – уж слишком беспомощный у вас был вид. Но манекен! Зачем вам теперь этот манекен? Вы полагаете он воспользуется тем, что вы ему поспешно доверились? — Ирония и, вроде бы сочувственное, включение в игру с иным восприятием.
– Воспользуется? Вы меня пугаете! Я полагал, что он сделает публичным достоянием мои соображения и этим ограничится. Мне бы только найти его до того, как всё станет известно многим.
~ Расскажет? — Ирония и наигранное сочувствие. Она определилась в отношении меня.
– Нет, просто, ничто не воспрепятствует ему поделиться, с первым попавшимся, моими рассуждениями.
~ Какой несдержанный манекен. Улизнул от вас. И что же вы с ним сделаете, когда найдёте?
– А что бы я сделал с вами, если бы вы, не выслушав меня до конца, исчезли бы, до конца не поняв всю серьезность, для меня, моих рассуждений, сочли бы их бредом безумца и в этом виде попытались бы изложить другим?
~ И что же бы вы сделали со мной?
– Постарался бы вас найти и попытался объяснить до конца, чтобы у вас не осталось сомнения.
~ Утешительно. Так значит вы хотите найти его, чтобы досказать ему свою мысль до конца?
– Нет, я про вас, для примера. А с ним проще, – он же манекен! С ним ведь нет необходимости спорить, доказывать. Вы же понимаете!
~ Стараюсь понять, а то вы и меня станете разыскивать.
– Ну что вы. У человека я не могу отнять его право понять меня, меня недослушав...
~ Это справедливо, а то я стала опасаться...
– Но до этого я должен попытаться успеть повлиять на его мнение о себе.
~ У манекена есть мнение?
– У того, кому открылся чуть больше принятого, но не вполне достаточно, чтобы он смог понять меня.
~ Того-кому? Так вы меня точно не станете разыскивать.
– За что?
~ За вашу тайну с манекеном, за то, что не успела понять вас.
– Что вы, что вы. Разная степень доверительности. Я не хочу вас пугать той же степенью доверия, что требует постижения меня вполне.
~ Вы меня успокоили. Меня легко напугать.
– Ну что вы. Я только пытался совместить поиски манекена с распространением своих странностей на тех, к кому мне, неизбежно, придется обращаться с расспросами, и кто кажется себе совсем не странным. Вы оказались первой, а ведь мне предстоит озадачить кучу людей своими странными исканиями. И каждый не удовлетворится тем, что мне нужна не сорочка с рюшечками, а обычный манекен, который стоял вон там, а теперь он неизвестно где. И ведь мне действительно предстоит найти этот манекен, несмотря на количество людей, проводивших меня недоуменным и отупевшим взглядом.
~ Не буду более отвлекать от такого трудного поиска.
– Ну что вы. Вы хоть первый, но по-моему самый приятный и слишком терпимый к моим странностям, из всех, кого мне поневоле придется расспрашивать, – а ведь придется, и поэтому для меня вы чрезвычайное облегчение моей задачи: Если я не слишком отпугнул вас и вы не шарахнулись от меня, то мне уже проще сносить более бесцеремонное отношение, а не всё усложняющееся, как это произошло у нас с вами.
~ Ну-ну. Передайте привет вашему манекену, если он и вправду такой схожий в отношениях с людьми, тем более в доверительных.
– Ну уж нет. Я ограничусь с ним окончательными точками в наших отношениях, распрощаюсь и постараюсь держаться от манекенов подальше.
~ Правильно. Держитесь от них подальше.
– Так я продолжу свои поиски?
~ Удачи...
~ Ну и как? Встретились со своим манекеном?
– А я думал вы предпочтёте не заметить меня.
~ Почему же. Мне стало интересно, чем всё это закончилось.
– Пока ещё ничем. Я выяснил большую часть биографии манекена, но его прошлое не объясняет его настоящее. Узнал: кто его хозяева, но и они успели выяснить, что манекен имел определенные отношения со мной, и опять куда-то его с недовольством утащили, хотя собирались установить в том, следующем, зале.
~ Определенные отношения? Такие предосудительные, что утащили на расправу?
– Нет. Отношения не ужаснее, чем просьба об одолжении: подать отвертку, подержать крепеж. Я увлекся и доверил ему больше, чем инструмент.
~ Ну да, помню, вы ему открыли свои тайные мысли. Свою самую страшную тайну.
– Почти. Не страшную, но тайну.
~ Ну, если тайну, да ещё такую, что манекен за неё должен расплачиваться, то я не буду о ней расспрашивать, а то опять напугаюсь.
– Ну что вы. Я вовсе не говорил о том, что всё должно кончиться наказанием манекена или кого бы то ни было. Я говорил об определенности ...
Но, наверное в выражении моего лица промелькнуло-таки лукавство.
– Наконец-то вы смеётесь. Ну, если я вам расскажу об этом в двух словах, то вам всё станет слишком обычным и слишком неинтересным. А так, я удерживаю ваше внимание столь долго, сколь длится ваше любопытство. Как только оно иссякнет...
~ Так вы говорите, что он вам зачем-то нужен?
– Вы что-то узнали о нем?
~ Вы не ответили, хотя другим, наверняка, что-то отвечали. И отвечали совсем не странное, как мне кажется.
– Да. Отвечал что манекен позаимствовал у меня кое что, – в это люди верят сразу.
~ Ага, уже – позаимствовал! И не интересовались, что позаимствовал?
– Курточку. А вам могу добавить: а вместе с ней то, что лежало во внутреннем кармане и что составляло некую мою тайну... от случайных глаз.
~ Это хоть что-то объясняет из всего абсурда, что вы вокруг этого нагородили. Тогда я могу не опасаться, что вы, с бедным манекеном, сотворите что-нибудь безобразное. По-моему, он на том же месте, где вы с ним встретились и, по-моему, он готов вам вернуть курточку.
– Замечательно. Так вы стали опасаться за манекен. Вы вчувствовались во всё это не на моей стороне?
~ Я за вас обоих стала опасаться... Похоже что хозяева манекена обнаружили на нем не принадлежащее ему и уговорили его вернуться и вернуть.
– Спасибо. Я о таком повороте дел не догадался бы и продолжал бы бродить в ожидании появления его хозяев.
...
~ Что это?
– Рукопись. Вернее то, что теперь принято так называть, потому что это ещё не изданное. Я мог бы распечатать ещё один экземпляр, но этот, исчезнув, мог подорвать свидетельства моего авторства. В наше время не редкость одновременная публикация одного и того же разными авторами, и читателей не волнует, что один из авторов – ничего не стесняющийся вор, а другой – сходит с ума из-за того, что его могут в такой гадости заподозрить.
~ Зачем же из меня нужно было делать идиотку. Вы так странно и двусмысленно это мне преподносили. Я ведь могла и не встретить вас ещё раз и осталась бы убежденной в вашей невменяемости.
– Разве это страшно, – считаться невменяемым для тех, кому это лишь занятно, а не отвратительно. Мне кажется, я не вызвал у вас отвращения? или вызвал?
~ Пока я оставалась в неведении, это было всего лишь занятным, но когда почувствовала себя одураченной, вы мне стали менее симпатичны.
– А что вам мешает продолжать считать меня странным?
~ Желание иметь нормальное к себе отношение среди вполне нормальных.
– Вы поспешно приписываете меня к нормальным, я всё ещё заслуживаю снисхождения.
~ Для этого, меня надо ещё раз убедить в этом, но это уже при моем состоявшемся предубеждении.
– Разве мои странности исчезли вместе с решением моей проблемы. Разве странности во мне начались из-за этого лукавого манекена? Разве они случайно проявились на вас, – на человеке, не списывающем на ненормальность всё остальное в собеседнике, – вполне человечное. Вы разглядели моё смятение, мою растерянность, и моё состояние не стало для вас ничтожным после того, как вы усомнились в моей нормальности.
~ Да, вы действительно странный, если верите...
– Это плохо?
~ Это опасно. Сначала вы доверяетесь манекену, потом мне, потом другому, которому не интересны ваши выдумки и бац... – ваш манекен дает показания против вас и вашей нормальности.
– Но ведь я здесь, а скольких людей я уже обошел в поисках манекена. Может я ошибаюсь и мне просто везет, но мне кажется, что я, с первых фраз, с первого выражения лица распознаю, с кем можно разговаривать не опасаясь, а с кем не стоит даже шутить.
~ Значит вы меня приняли в свою кампанию затейщиков?
– Нет, вы живете в этом мире и обосновались в нем основательно. Просто, вы ещё не утратили интереса к разным людям, а люди всегда, во все времена, не во всём были одинаковы.
~ Утешили. Не утратила? Пока? Значит, пока ещё интересно, а потом обречена на неинтересное?
– Это участь всех кто обосновывается в этом мире основательно: домом, машиной, дачей, школой, институтом, карьерой, внучатами, пенсией и склерозом.
~ А вы этого удела избежали?
– Нет я его не избегу. Просто меня очень трудно удержать в рамках всего этого, – не меня объемлет всё сковывающее – я его объемлю.
~ Слова... Значит, к примеру, существуете за рамками семьи и можете это красиво обрисовать...
– Ну, если считать честь, порядочность, доброжелательность – сковывающими моё беспокойство и неудержимость, то на эту часть скованности я согласен, как и на всё остальное, что следует из этого. Я женат, у нас дети, и я доволен своей жизнью... если вы заметили. Меня не сковывает иное: мне присуща жизнерадостность; независимость от нелепых мнений; неутомимость и неисчерпаемость возможного в том, в чем другие не видят никаких иных возможностей кроме потребить всё, исчерпав сам источник.
~ Фонтан изобилия.
– Могу и не хвалиться чрезмерным, у меня и без этого много всего доступного каждому.
~ Да, остановить вас трудно.
– А зачем?
~ И вправду, зачем. Если есть время, то лучше чтобы оно не отнимало время, а что-то давало взамен.
– Оказывается и вы любитель заморочек.
~ Нет, я это слышала, неудачно повторила.
– Слышала? Это хорошо что вы умеете такое слышать. Так вы говорите, что у нас в запасе есть ещё немного общего времени... Чудесно. Не буду соразмерять его со своей стороны, – всё равно, для меня, вы, в любой момент, можете сказать то, что скажете неизбежно, но в лучшем случае, – ближе к действительному лимиту времени. Так продолжим наш разговор о странностях, если они для вас не исчерпались на этом.
~ Я думала что исчерпались. А что, – нет?
– Странности всегда только начинаются. Заканчивается всегда только обычное, уже обычное. Вы здесь случайно?
~ Не совсем, – как и вы.
– Я так и понял. Первая причастность к этому миру товарных отношений?.. Новый взгляд на таких же как ты, но уже исходя из сопричастности. Разве не странно почувствовать себя немного, но обязанной чем-то помочь другой стороне. Разве не странно это первоначальное неравнодушие ко всё ещё таким как ты: с той стороны, ожидающей чуть большего к себе внимания. И разве не странно неизбежное приходящее кастовое отчуждение от тех, кто неизбежно превращается в безликую и бесконечную массу покупателей и вызывающую уже только тоску, а у кого-то из продавцов – и отвращение.
~ Ну-у! Вы просто подмечаете то, на что другие не обращают внимание, вот и половина ваших странностей. А равнодушие это от усталости. Она накапливается и накапливается. И этот шум. И недовольство некоторых покупателей и найдутся грубые и хамоватые... Вам-то наверное, проще? – просто бодр с утра, просто устал к вечеру. А я каждый день пытаюсь начинать с неравнодушия...
– Ну да: устал – отдохнул, поработал – поспал. Наверное у меня всё проще. Однако не всё относится к смене обыденных состояний. Что-то относится именно к данному человеку. Все мы можем прожить одно и то же, например вступая в качество продавца и устоявшись в нем. Но мы-то – покупатели, различаем продавцов, и некоторых даже обходим стороной. Бодр и жизнерадостен с утра? и пока способен на импульсивные добрые поступки? – Нет! – вечер не убил в тебе человека, который проснется в тебе и завтра, с надеждой на новый день в его жизни. Кто-то просыпается готовым по-прежнему к тому же самому, а не к внезапности нахлынувших чувств к человечеству. Всё, что здесь творится, давит на человеческое в человеке. Здесь всё устроено так, чтобы продавец не имел возможности иметь человеческие отношения с неограниченным числом снующих людей. Это базар, а не торговый центр... Извините... Я всё ещё под впечатлением навалившихся на меня странностей. Вы полагаете что я их сам навлек на себя, как в комедии ситуаций?
~ Если исходить из ваших утверждений о самом себе...
– Э-э! В некоторых случаях предусмотрительность не спасает даже предусмотрительных. Допустим, меня всё время тянет сделать так и не иначе, – я спрашиваю: “Это чей манекен?” (и думаю о своем: мол ничего не произойдет если я повешу свою курточку на него, а не положу на пыльный подоконник). А в ответ: “Он здесь всё время стоит” (То есть надо думать, что это признание того, что мой приятель не знает чей, но этот манекен здесь стоял всегда, во всяком случае со времени начала его торговой карьеры в этом центре). К тому же, мой приятель, для меня, ещё более здравый чем я, но не остановил меня: зачем-мол ты накидываешь курточку на манекен. Может потому, что более приемлемого и сам не мог мне предложить.
Эти здравые рассуждения можно продолжать вплоть до полнейшего недоумения от свершившегося... Но, может быть, и вправду, всё дело во мне: другой бы просто с опаской отнесся к непринятым поступкам, а для меня они – обыденность: “Парень, тебя не затруднит подержать отвертку... Жарковато стало, тебе не помешает моя курточка...”
Может и следовало бы мне спросить и вас, как всех прочих: “Какой-то хрен утащил свой манекен с моей курточкой...” Только я сомневаюсь, что всё было именно так, а не так, как всё и произошло и со мной и с вами. С нами всё было на самом деле, – по странности, а не по следствию причины. И разве всё было иначе, чем я поведал вам с самого начала.
Разве мы добрый десяток минут не обсуждали этот норовистый и лукавый манекен. Разве не следует подобного ожидать от того, кому ты ненароком доверил нечто важное тебе.
~ Ирреализм. Люди живут в другом мире.
– Хорошо что вы не сказали: в этом, потому что в этом, живу и я. И я, это факт, от которого можно легко отделаться, а можно и принять таковой и иметь дело с ним на фоне этого, другого мира.
Посмотрите на сколько он другой. Неужели вам хочется принять его в этом однообразном, неподдающемся осмыслению, движении толпы, – сменяются лица, – неизменно состояние этой толпы. Неужели вместо радости, открытости вам хочется видеть именно это недоумение: “Вы ко мне?.. – извините, спешу.”
Я выхватил вас из толпы... Сами остановились?.. Нет, это другой случай, который рассматривается иначе, поэтому пусть инициатива остаётся за мной: я выхватил вас из этой толпы, — И я сделал наглядный жест рукой. — чтобы увлечь в ощущения, которые невозможны внутри водоворота этой толпы.
Ведь и для вас манекен стал, в конце концов, не таким уж плохим парнем, раз не воспользовался доверенным ему. И мы могли бы продолжить рассмотрение и других его одушевлённых качеств, на которых, быть может, сошлись бы и мы, если мы не слишком в этом с ним расходимся и если бы не были ограничены своими жизнями, в которые всем нам троим придётся вернуться.
Но разве не было замечательным участие этого манекена в нашей с вами жизни. Разве сама эта жизнь, невольным участием этого манекена, не замечательна возникновением в ней странностей, от которых жизни прибавляется гораздо больше, чем в энергичном движении этой толпы.
~ Как будто вы не сливаетесь с этой толпой. Будто вы не вернетесь к своим делам, к своим знакомым. Как будто вы сами не отправитесь вслед за этими покупать хлеб, молоко, колбасу... Но нет, вы берёте и тащите за руку другого прочь от всего этого, но оказывается, что куда бы вы его не тащили, вы бросите его посреди всё той же жизни, в которую ему придется возвращаться одному. И это для иного будет куда болезненнее, чем радостнее от того, что какое-то время вы его тащили за руку в сторону чего-то замечательного.
– Это зависит от остроты восприятия, отличающегося от того с чем вы каждый день имеете дело. Если для вас это остро – то по моим меркам вы не безнадежны.
~ И только-то?
– Да, всего лишь не безнадежны, – прежде всего не безнадежны. Говорите: тащу неведомо куда, чтобы, в конце концов, оставить на прежнем месте? Может и так... Это как из моего детства. Когда я, первый раз, попал на Волгу, то впервые увидел большой теплоход: большой, красивый... ну и что... Что-то подобное я уже не раз видел в кино и даже побольше... Но, поздним вечером, такой вот, четырехпалубный теплоход, весь в сиянии света, весь в лампочках огоньков, проплыл мимо. И, как бы он медленно ни проплывал мимо меня, – он проплыл слишком быстро, чтобы я успел постичь, что я вижу. Почему такое великолепие? что за чудесная жизнь происходит там, почему там люди смеются, радуются, почему для них играет живая музыка... Разве можно постичь, вот так, сразу, жизнь, кажущуюся иной, если она проходит мимо тебя, слишком быстро для твоего постижения.
А может и впрямь не стоит задумываться, а вырасти и разом понять, что не стоило удивляться тому, что это такое: и не такое, внешне красивое, происходит на этом теплоходе, и не только для внешней бесплотной радости люди оказались на нем. Во всём, привыкшим, в отсутствии мыслей, взглядом, можно разглядеть и наличие чудесного и наличие отвратительного, – всё соседствует не только в нашей жизни, но и на том теплоходе. За что ты зацепился в жизни в конце концов: кем ты будешь среди удачливых пассажиров этого теплохода, зачем ты там... – за оргией или за тем, что тебя так влекло оказаться на палубе, плывущим мимо берегов расширяющегося мира. Разве не это в первую очередь, когда-то, поразило тебя возможностью узнать не только свой, слишком узкий для детства, кусочек освоенного берега...
Замечательное?.. Я несколько иначе бы определил это, да ладно, пусть, – нечто замечательное... однако, вовсе не неведомое... Вас подвели к берегу и показали нечто замечательное...
Болезненно?.. Я бы сказал – ощутимо...
Разве, оттого, что что-то замечательное стало вдруг ощутимо, может поблекнуть обыденная, но полнокровная жизнь? Разве станет человеку хуже от того, что нечто замечательное пройдет, в этот раз, рядом и слишком быстро, чтобы постичь и вжиться в это, – оно было; и оно не придумано: я видела это своими глазами... Разве вы не это скажете своим знакомым о сегодняшних странностях?
~ Человек-параход! И я его видела... Кто же поверит в такое совмещение.
– А зачем кому-то доказывать. Я же о том, что человеку, порой, бывает достаточно видеть своими глазами, чтобы дальнейшая жизнь уже не казалась однообразной и неизбежной в этом однообразии. Если вы не будете шарахаться от странных, но безобидных людей, значит чего-то в вашей жизни станет больше. Чудаки, много что, привносят в этот мир, что, в конце концов, становится обыденным, до незамечаемости. Но нам-то до этой будущей обыденности далековато, мы живем в своей собственной актуальной обыденности, которая казалась бы сплошными чудачествами в недавнем прошлом.
~ Вы просто давите, добавляя и добавляя... не давая мне осмыслить всё это. Я по своей слабости характера попалась на вашу удочку, теперь вы подводите поближе сачок.
– А что мне делать? У меня печальный опыт того, что собеседник слишком быстро начинает приходить в себя и оценивать то, что по оплошности сам наговорил и что должно быть стыдным, если ему напомнят какую чушь он нес сам, увлекшись чужой чушью.
– Отчуждение и недоверие: так чего ты от меня хочешь? Какая твоя выгода во мне? Я же вижу что ты умный человек, а мелешь такое, значит ты не просто умный, – ты хитрый. Может и мы придем к этому мнению?
~ Может... но не хотелось бы разочаровываться. В нашей жизни действительно хитростей больше чем странностей.
– Ну... И разве плохо если вы поддаётесь этим странностям. Разве это не значит, что вы в состоянии сопереживать странно тонким, но трогающим вас, чувствам. Я же помню и всё ещё ощущаю себя в том состоянии в котором вы застигли меня. Это не только моя странность.
~ Ещё немного и я сменю религию. Вам бы – проповедником, среди аборигенов.
– Почему бы нет? Странным, как ни странно, живётся увлекательнее, чем обычным людям.
~ Странные беспомощны, это вы такой удачливый: ловкий на речистость, а я вижу, что чем страннее человек, тем больший он изгой среди обычных.
– Вообще-то: да. Я меряю странности по себе, а обобщаю на всех чудаков. Недомыслие. Учту. Исправлюсь... Не в смысле странностей, а в смысле проповедей.
Автобус, троллейбус, дорога пешком. Дома мне почему-то не захотелось повторно обыгрывать случившееся в торговом центре. Поговорил с женой о делах издательских. Повозился достаточно с сыном. К происшествию, воспоминаниями, больше не обращался, но ощущение, порождённых самим же, странностей, не отпускало. И для меня самого всё это постепенно становилось ирреальным. Ну надо же, и на этот раз, не удержался от обыгрывания ситуации.
– Серёжка, не тормози об меня. Видишь: у меня кружка.
~ А мама картошку готовит.
– Варит?
Серёжка обрадовался старту подвохов.
~ Нет, жарит.
Ещё бы! этот запах уже начал дразнить мой аппетит.
– Без лука?
~ Нет, с луком.
– Без соли?
~ Нет с солью.
– Без сахара?
~ ... Туда не кладут сахар.
– Уверен?
~ ... Уверен.
– А как на счёт масла?
~ Кладут, кладут!
– А может льют?
~ ... Да, из бутылки.
– Прямо в картошку?
~ ...
Сегодня он уже не пытался ловчить, угадывать ответ незнакомого подвоха. Побежал на кухню. Вернулся на столько быстро, на сколько можно было узнать только это.
~ Сперва масло наливают, а потом картошку насыпают.
– И огонь зажигают?
~ ... Я сейчас.
Наконец-то побежал расспрашивать, уловив, что во всём этом возникновении жареной картошки есть какая-то особая единая процессуальная связь.
...
~ Нас воспитательница считалочке научила.
И заскакал боком вокруг видимого только им круга, в той же кампании, что разучивала с ним эту считалочку, с жутким набором слов и малоосмысленным рифмованием. И этому учит воспитательница? ... Однако, повспоминав считалочки своего детства, я не обнаружил ничего разумного, чтобы мог предложить взамен. Вот это да! Слова-то здесь не причём, вместе с требованием к их осмысленности. Оказывается, это было нечто вроде одного из предметов игры, такой вот неказистой формы, и, при этом, наилучшим образом выполняло свою предметную функцию. Ну что ж, здесь моё вмешательство несостоятельно. А Серёжка разохотился и не мог остановиться, чувствуя, что накрепко привязал моё внимание к этому.
– Ну, если тебе сказать мне больше нечего, то я пошёл. — При этом не пытаясь встать с места.
~ Есть чего! Есть чего! Давай дом построим.
– А где же вчерашний?
~ Я его перестраивал. — И показывает на коробку полную фрагментов дома, как только возможно облепленных, оставшимися незадействованными в его строительстве, пластиковыми элементами конструктора.
– И что же нам с этим делать?
~ Давай ещё раз построим.
– Да, в строителях у тебя отказа нет?
~ Нету, нету!
Я опять взялся за строительство дома.
– Ну что ж, тебе сегодня попались терпеливые строители. Но они пришли, посмотрели: мы строили-строили, а здесь одни развалины. Мы собирались в другом месте такой же дом построить, а придётся опять здесь всё заново отстраивать, вот беда.
~ Какая беда?
– Да так говорят, когда работали-работали, а оказалось, что опять всё заново придётся делать.
~ А крыша будет красной? — Хитрец. Однако, это значит, что я свои капельки перекапал.
– Будет. И дом будет побольше и крыша будет покраснее. На крышу красных пластинок у нас хватит.
~ А кто там будет жить?
– Вот об этом я сегодня не знаю.
К вечеру моя изобретательность скисла вместе с погрустневшим настроением. Хотя... утёнок вполне поместится внутрь и подсунуть его можно незаметно. А там что-нибудь придумаем, чтобы, обнаружив жильца, Сергей удивился тому, как тот, в ходе рассказа, сам собой оказался на нужном месте.
– Не знал, что манекены приносят людям столько огорчений и столько приятных мелочей.
~ Неужели? И каким же образом?
Но я уже увлёкся заново припоминающимся тонкостями, с отдалением от самой ситуации, припоминающимся уже более особенно.
~ Опять ты где-то витаешь. Прихвати и меня.
– Не могу. Слишком мужское восприятие промелькнувшего.
~ Опять на тебя девица упала?
– Ну-у... Такое неповторимо.
~ У тебя каждый раз вдруг, и каждый раз неповторимо. Давай-ка признавайся, – что на этот раз?
– На этот раз? Вот-вот, на этот раз... На этот раз...
Я задумался: что можно сказать о ничем не заканчивающихся странностях. Ничем не кончилось, – это, вроде как, и не было вообще...
~ На этот раз я вижу, что твоей фантазии требуется набрать обороты.
– Ты знаешь, большинство людей устроены так, что никогда не подозревают, что могут оказаться участниками какой-нибудь фантасмагории. Человек становится невольным участником какого-то неправдоподобного действа, но всё равно отказывается в это верить.
~ Надеюсь, ты не про себя. Иначе я подумаю, что на этот раз попался ты, и попался манекену.
– Почти угадала. Но я не про себя. Манекен это так, – фактор неправдоподобности, на самом деле происходящего. Самое замечательное, – как в этом действе проявляется человеческая сущность. Некоторые начинают переть напролом, чтобы тут же вернуться в их великолепно примитивный мир. Некоторые начинают с удивлением ощущать себя, в этом неправдоподобно происходящем, иначе, чем там, куда можно вернуться, всего лишь, за один шаг.
~ Ну да, – вернуться! Помню я твою неразжимающуюся руку.
– Руку? Надо же и слово то же!
~ Какое слово?
– Я так... Э-э... В этом состоянии... В таком состоянии... человек в чём-то невольно приоткрывается, поскольку, не может сосредоточиться на себе самом, в такой непривычной ситуации.
~ И ты туда начинаешь протискиваться...
– Не мешай, – собьюсь... И ты начинаешь замечать, что он, для много в жизни, ещё не потерян, хотя, только что, вся его жизнь замыкалась и уже почти замкнулась вне её сущности. И вот он стоит в магическом кругу, который извне обтекает ничто иное, как то, что только что было его рациональной жизнью, и не знает чему верить: тому, что вне этого круга, не останавливаясь ни на миг, кипит вся та же несомненная бессмысленность, подменяющая ему жизнь; или тому, что он стоит внутри этого круга и весь мир бессилен разомкнуть этот круг и ворваться внутрь до тех пор, пока он сам участвует в этом реальном неправдоподобии с ещё непостижимым для него смыслом.
~ Уж не превзошёл ли ты самого себя, на этот раз?
– Нет. Ну вот, сбился... Хотя... Хотя, большего не сказать... Так вот, о том, куда я не стал протискиваться...
~ В каком смысле?
– В твоём же смысле, – что не воспользовался приоткрывшимся в человеке.
~ А-а.
– У каждого своё. Вернее то, на чём я сам сосредотачиваюсь в человеке. Это была девушка, вернее молодая женщина... скорее всего, – молодая женщина. Сама нарвалась. Удивление, неверие в то, что нарвалась на происходящее в действительности, всё старалась себя убедить, что скорее я не вполне нормален, чем то, во что я её посвящаю, – происходит на самом деле.
– Потом на смену пришли другие сомнения, её личные. Вместе с пробудившимся интересом ко мне, в ней возникали короткие отстранения к чему-то своему. Жизнерадостна. Смышлёна. Наверное она вполне счастлива. Наверное у неё есть возлюбленный, если её взгляд на меня был слишком успокоенным. Но она время от времени с чем-то сравнивала, и...
~ Тебя?
– Нет, моё мироощущение, мою речь. Наверное именно в этом ей не слишком повезло в ком-то.
~ С её парнем?
– Она так и осталась ко мне напряжённо спокойной до конца всей ситуации, без особого восхищения моими монологами, но с разочарованием в чём-то своём. Так мне кажется. Разочарованием в чём-то своём. Но навряд ли я отпугнул её от кого-то... вернее от чего-то в нём: от чего-то того, что влечёт к себе сильнее всех остальных достоинств, как потом – слишком поздно, оказывается отсутствующим, в очень для неё близком ком-то. Я расстался с человеком стремящимся всем своим существом туда, где она, какую-то часть, в остальном малоосмысленного дня, счастлива, надеясь что он -(её возлюбленный) не продолжение этого малоосмысленного дня, а его исключение.
~ Она-то надеется, а я уже давно нет.
– Вот как? Вообще-то я не примерял к себе, – начал с другой персоны. Но я непременно примерю это к себе.
~ Нет, ты уже возомнил что ты исключение. И возомнил без моего мнения на сей счёт?
– Ну что ты. Я подожду твоего мнения, и как только оно оформится, так сразу стану исключением.
~ Ну и достался же мне самоуверенный мужик! Ты куда засобирался? Это всё?
– Я сейчас, я вернусь. Но это пока всё.
~ А то, что влечёт к себе сильнее всего прочего?
Мои мысли перешли было к самооценке и не сразу вернулись к тому что осело в память уже произнесённым.
– ?.. Ну, пусть влечёт.
~ Ты не сказал: что именно в человеке влечёт к себе сильнее всего прочего.
– Ну да. Я открою тебе вечную тайну и ты станешь выискивать этакое чудесное достоинство в других?
~ А что, в тебе это отсутствует?
– Не всегда присутствует. Поэтому не скажу.
~ И я не узнаю?
– В этом сезоне – нет.
~ Жаль что ты, так храбро, только сейчас заговорил, а то мною уже упущено отличное орудие пыток.
– Если ты говоришь о лишении меня приятно прошедшего ужина, то меня есть ещё чего лишать сегодня. Или ты уже этим не грозишься, даже в шутку?
~ Я помню, – и не всё использую, как корыстное ухищрение. Но такая тайна... Я её должна знать.
– Для чего? Нам чего-то с тобой не хватает друг в друге?
~ Ну-у... не знаю... Вроде бы хватает... но вдруг это от неведения?
– А вечно неуспокоенные, – это как раз те, кто ведают?
~ Неуспокоенные в чём? В постоянной нехватке тебя дома?
– Как ты умудряешься втиснуть в щёлочку разговора свой уязвлённый интерес? Да, можно понимать и так, но это слишком хорошее понимание, а я про тех, кто никогда не успокаивается обретённым в который раз.
~ В который раз? А что она такая?
– Вот те на! Я о нём. Это я невольно отвлёкся на волнующие меня проблемы. Нет, она скоре ожидает от своего возлюбленного большего... большего для всей её жизни и поэтому её уже кое-что настораживает в том, во что она погрузилась без рассуждений, при молчании рассудка: безрассудно, как потом, с сожалением скажет сама. И я о том, что для неё я отличаюсь от него включением её рассудка. Именно этим отличаюсь от того, к кому бы её влекло так безрассудно. А его специфика как раз в том, чтобы всё в нём и вызывало эту безрассудность, – любое лишнее слово опасно, – что-то раскрывая в нём.
~ Ну надо же сколько мыслей она в тебе вызвала. Какой ты оказывается чуткий, в души потёмках.
– Не провоцируй, завидуя. Всё равно мои мысли о нас должны во мне вызревать, а не быть сиюминутной реакцией на преходящие неприятности и избыточные сладости. Ты и так знаешь достаточно, чтобы быть спокойной за их пожизненный прирост.
~ Достаточно?
– Ты хочешь меня всего сразу и до донышка? Тогда мне лучше подробно рассказать о том, как всё было, чтобы ты, уже независимо от меня и моих дальнейших размышлений об этом, составила своё собственное, на всю оставшуюся жизнь, мнение? И тогда, сколько бы я не возвращался доосмысленно (как сейчас) к прежней ситуации, то для тебя, всё это, уже, к этой ситуации, не относилось бы, а являлось моим превратным пониманием и так понятного с первого же подробного рассказа.
~ Тебя вообще бесполезно расспрашивать.
– Я не знаю насколько и дальше наша с тобой жизнь будет насыщена яркими событиями и поэтому что-то запасаю впрок. Ведь нам пока хватает для полноты жизни того, что есть на двоих?
~ Вроде бы хватает...
– Всё у тебя вроде бы. Ты отнимаешь у меня некоторые привычки. Я уже не могу пользоваться фразами, которые ты отобрала у меня.
~ Лишила самого лучшего?
– Ну что ты... Вернее, – да. Да, какие-то реплики, вроде как свойственны мне, и мне нравятся. Но это не беда: ты заставляешь меня искать их замену ничуть не худшим, чем они сами. Если бы я был хитрым, то нарочно придумывал бы тебе более яркую фразу, тем самым возвращая себе прежнюю.
~ Но ты простой и недалёкий парень?
– Ну да! Проще меня трудно найти, – даже не пытайся, – разочаруешься в сложности других парней.
~ Да, если бы не твоя простота и незатейливость, имели бы мы кучу жизненных проблем... которых не имеем?
– Не из одних же разговорных достоинств должен состоять человек. А эта сторона жизни... не очень мне дающаяся... Быт... Что быт... Что повторять об этом... Наладится у нас и быт со временем, но навряд ли на столько, что вытеснит собой жизнь...
~ Ну и болтун же ты...
2008г.
Использование произведения, большее чем личное прочтение, оговаривается открытой наследуемой А.теД лицензией некоммерческого неизменносодержательного использования в интернете