Вайчунас Анатолий

Звонарь

Рассказ

⋊...

Метель закончилась, а жизнь в деревне всё ещё не намеревалась выбираться, из обметённых снегом бревенчатых домов, наружу, чтобы деятельно завершить остаток дня. Ветер порывисто подталкивал в спину, чуть облегчая продвижение Степана через снежные заносы, достававшие порой до колена. Степан возвращался в дом, первым восстанавливая присутствие человеческой жизни на подметельно опустевшей земле.

Никак не успокаивавшийся ветер размётывал печные дымки, не позволяя Степану догадываться о том, на сколько жизнь внутри его дома напряглась на время неурочного несения его службы на колокольне. Ослабевающим душевным магнитом, сейчас, его, однонаправлено, не разбирая дороги, тянуло в своё тепло и свой уют, которого ему не всегда доставало даже в его непостоянно прогреваемом доме.

Степан кое-как справился со входной дверью и стал пообвыкаться к слабому холоду сеней. Выхлопал из боков, застрявший в тулупе, морозец и, на всякий случай, прислушался к ответным звукам с хлевной стороны. Нетерпение попасть домой сменилось неуверенностью и сомнением в себе самом, с ещё не оформившимся, во что-то определённое, чувством вины.

Вернувшись собою сюда вполне, Степан обречённо вздохнул и прошёл до собственно входа в дом и, не поворачиваясь, с трудом, распахнул дверь и боком ввалился внутрь всем объёмом своего тулупа. Пальцев он не чувствовал и поэтому оберегался бесчувственно тыкать руками во всё жёсткое, но пришлось, – чтобы закрыть за собой дверь, за скобу ручки, ставшую вдруг чересчур узкой.

Он стоял и прислушивался-угадывал: где сейчас жена. И вот, из глубины дома – с холодной половины, возник звук приближения кого-то решительного и мало в чём сомневающегося.

Звук шумного движения перешёл в звук ворчания, как только расстояние между ними уменьшилось до несомненной слышимости.

~ Мог бы и до вечера просидеть в своей колокольне, мог бы и до утра...

Он дождался появления своей, ни в чём не сдерживающейся, женушки воочию и только тогда сказал:

– Мне бы чайку, погорячее.

Сказал он своевременно, чтобы жена, после того, как увидела его продрогшим, не стала злопыхательствовать насчёт церковных удобств и незабвенной обеспокоенности батюшки длительным пребыванием звонаря в промерзающей насквозь колокольне. И, далее, по каким-то, одной ей ведомым, признакам, разглядев, что его это не проняло, продолжить о том, что его не только на чай в обеденное время ждали. Можно же хотя бы на час прервать редкие, не позволяющие окончательно погрузиться в дрёму, удары в самый дальнозвучный из двух отведённых для такого случая...

~ Ты что, на самой колокольне был?

– Да.

~ Кой чёрт тебя дёрнул?

– Верёвка оборвалась.

~ Ну так и оставил бы как есть, зашёл к дьякону и домой.

– Я давно говорил: узловата и попрела ещё осенью, – вон какой чёрной стала... Валенки сними...

~ Э, да ты совсем застыл. Сказал дьякону – и совесть чиста...

– Мне чайку бы поскорее.

~ У меня только котелок кипит.

– Давай из котелка.

~ Чего стоишь, – сымай тулуп.

– Помоги.

~ Э, да ты совсем окоченел. Тебе хоть копейку добавили за то, что ты в метели эти бухаешь в свой дрезжатель.

– Его Воздержателем мастер надписал, – Воздержателем.

~ Руку, руку сгибай. Как они – руки, ноги? Валенки-то подшитые взял, чурбан безмозглый.

– Отойдут, мне бы только поскорее горяченького.

~ Заладил. Не ямщик-чай, чтобы в верхнем за стол садиться.

Степан не хотел откровенничать о том, что опасается за пальцы рук – начнёт, как в прошлый раз мучить: в бадейке с тёплой водой держать, пока орать не перестану, да жиром свиным, за неимением целительного, мазать так, что гореть нестерпимо будут. Как-нибудь отойдут... или не судьба.

...

Пока он, зажав запястьями кружку, отхлёбывал по глотку расхолаживающего чая, жена продолжила возиться в кухонке – промежутке между жерлом русской печи и широкой столешницей, занимающей весь оконный простенок.

По сменившемуся запаху он понял, чем жена занята в данный момент: только что добавила квашеную капусту в полу-постные щи, на кусочке сала – “для жирка”. Но он ещё не отошёл от боли и не пришёл в свои обычные чувства, чтобы предвкусить обед, из которого жена сделала ужин, опровергая тем самым несказанные, однако припасённые, слова о том, что она и впрямь думала, что он бросит для обеда свою человечью обязанность.

Жена и там ворчала, находясь в пределах слышимости себя, сидящими за столом на одной пристенной лавочке: мужем да котом. Хотя, пресытившись чувственным общением, кот, обычно, предпочитал сидеть на одном из стульев, по другую, от Степана, сторону стола. Кот первым было встретил Степана, но остановился, наткнувшись на волну холодного воздуха, распространявшуюся от Степана по всему дому, а теперь вот сидит рядышком и дожидается когда на него обратят своё ласковое внимание.

Жена несколько раз прошла мимо, на холодную половину, в которой хранились, ради удобства и заполнения укоряющей пустоты, некоторые из съестных продуктов. Но и этой мимоходности, видать было достаточно, чтобы она разобралась в случившемся.

~ Обморозил? – Огорчённо вымолвила и присела напротив него.

– Немножко.

~ Что сразу не сказал?

– Обошлось.

~ Вон как припухли, кожа, небось, слезет. Ей богу, – как нехристь: умру праведником, а не пожалуюсь.

– Отошли, потихоньку.

~ Отошли... Больно?

– Немножко.

~ Немножко?!. – И она тихонько, чтобы не выглядело так же напористо, как упрёки, заплакала.

Плакала она о нём: таком несуразном и непрактичном. Плакала и о себе, что свела судьба с таким вот, не как все, мужиком. Звонит в колокол, да режет из дерева разделочные доски, будто их будут вешать в красном углу, а не нарезать на них овощи или ещё подходяще – мясо. А он не отчаивается: может когда и перевернут, когда шинковать устанут. Мне не трудно, а кому-то, быть может, в малую радость – не все же в одну сторону жизни уткнутые.

– Ну, ну, заживёт. Я и сам чуть было не отчаялся: вроде терпимо было пока звонил. Думал: отогрею на теле, а тело само застыло – не греет. Думал: вспотею, пока через заносы домой проберусь – а плёлся еле-еле.

~ Как дитя неразумное.

– Вот-вот: думал, что с этим справлюсь, с тем справился и всё вроде привычнее привычного.

~ На колокольне-то зачем торчал?

– Не мог я.

От этих слов жена тут же пришла в себя, потеряв интерес к причинам:

~ Слышала я это от тебя. Не мог один раз, не мог другой раз. А твои святоши могут? У дьякона глаза не проясняются: сколько уже пропил? – если на верёвки перевести? У попа – всё в хозяйстве проруха, если столько приходского добра и денег в неё кануло.

~ То ступеньки прогнили, то верёвка истлела, то замок не отопрёшь – такие это дорогие вещи, что отнимут у них сытный стол да беспечный день.

– Так это всегда так.

~ Это у тебя – всегда так, а у остальных не всегда. Остальные детей в попы, вон, растят, на всякий случай.

– Дались тебе мои наниматели.

~ Неужели ты мне дался? Да за какие мои грехи несовершённые?

– Выбирала за незлобивость, теперь этим же и попрекаешь.

~ Да кто ж знал, что от трудов твоих хозяйству только урон.

– Выходит не меня, а хозяйство выбирала?

~ Тебя, тебя, чёрт тихий, выбирала, но хозяином нашего хозяйства. Или один только ты о детях не задумывался?

– О детях я другое думал...

~ Вот они и додумались вместе с тобою.

– Опять ты за своё. Может у них жизнь-то удастся.

~ Учёба – это не жизнь.

– Ты же сама радовалась.

~ Пока во всех бедах государственных, разночинцев всяких учёных-верчёных, не стали винить да вылавливать.

– Так ведь и министры нынешние из разночинцев.

~ Поэтому и дворянство попринимали?.. Ты что?

– Неловко кружку ухватил.

~ Ох-хо-хо. Почему наверху остался? Верёвку связал – да вниз.

– Показалось...

~ Померещилось!

– Показалось.

~ И что тебе показалось?

– Ветер с северо-востока тянул, да чуть с севера захлёстывал. Со стороны Отрадного мне послышалось...

~ Выстрел?

– Не знаю. Я верёвку связал, конец уже вниз спустил. И тут мне ... померещилось: звук какой-то. Я шапку отогнул.

~ Ну?

– Ничего не услышал.

~ Так и спускался бы

– Так как бы я услышал?

~ Так ведь не услышал же?

– Так потому и не услышал, что слушать пришлось.

~ А услышал бы – что толку против ветра звонить.

– Я резче бил, сильнее.

~ И кто же из Отрадного в такую метель тронется?

– Не знаю. В тот раз барчук пьяный...

~ С того раза ты уже много раз трезвонил.

– Не в том разе дело, да и вины ничьей в том не было. Жизнь нас в самый неподходящий момент к ответу призывает.

~ Барчука?

– Барчуку сам чёрт – брат, как ему возомнилось. Не о нём я, не о нём. Хотя бы вот – о детях наших. Вспомни, как их судьба теперь не слишком спрашивает.

~ Они там, – ты здесь. А будет ли на их метельном пути такой звонарь?

– Зато я здесь. И дороги здесь не вдруг так разно сходятся.

~ Ну и ты, конечно же, не случайно здесь. А если бы метель ещё продлилась?

– Да я уж было собрался спускаться, да снегопад уменьшаться стал. Ну и остался ещё чуток... А здесь я случайно, да и звонарём, если помнишь, по случаю стал. Но уж если ты – звонарь, то от тебя зависит быть или не быть последней зацепкой за жизнь, для бросивших нерасчётливый вызов смертельно опасной непогоде.

2008г.

※...

⋊...