Вайчунас Анатолий
Не хлебом единым
Рассказ
Морозы сходят на нет. Весна скоро. По всем приметам добрая. Всё чаще Зосима отвлекается от дел бытовых нескончаемых – поглядывает задумчиво за плетень – в даль, видную отсюда ему одному. А вдали поля, под толщей всё ещё чистых снегов. Под снегами разверзнутая озябшим нутром пашня. А в пашне копятся, смиряемые, до поры, холодом, соки жизни.
~ Чего встал! Вперился в просветы заборные, как в решётку тюремную. Никто тебя нынче не неволит... Всё раздумываешь... – Зря, – неизвестно каким и это лето будет, а мы, слава богу, с голоду не померли: огород – не твоё поле, а прокормил нас.
– Так ведь корова, живность...
~ И без молока бы прожили и без мяса и без озера и без леса – что-то из овощей да вырастает, а картошка – так каждый раз.
– Так ведь...
~ Говорю, – придумаем что-нибудь чтобы понуждатели наши не приставали. И будем жить огородишком да коровкой, да лошадкой твоей – куда без неё. Вот о поросёночке, без зерна, нечего и думать – да ладно, не всегда же он у нас был. Свет божий увидишь – спину разогнув...
Каждую зиму, каждый раз, в разных пропорциях, Степанида смешивала заботу о своём муже, о их хозяйстве, со своими, потраченными на сегодняшний день, но за весь год, силами; потраченными на то, что она, задним числом, оценивала как стоящее или не стоящее затрат. И каждый раз Зосима пытался разделить эту смесь: и когда она выплескивалась начинаясь с упрёков или претензий к нему; и после того как заканчивалась жалобами на судьбу-злодейку.
~ Петру, в добрый год, ты равную долю отдаёшь, а он берёт, хотя детей у него вдвое меньше нашего. А выручка какая? Лучше бы я приделала бороду, да вместо тебя свезла бы зерно на продажу. Я же поросят взяла под условие что осенью расплатишься, теперь придётся свининой отдавать – и тут растишь-выкармливаешь не для себя.
Отчитывала Степанида мужа своего всегда вдохновенно, более – для себя, понимая с каждым разом всё более отягчающее чью-то виновность в таких же, как у многих, бедах; отчитывала в ожидании того как, вне зависимости от её рассудительных назиданий, Зосима неожиданно выходил из глубокой раздумчивости собственными основательными рассуждениями, пояснение которым она тут же и давала: “Ну да-да, ничего же не поделаешь и куда же деваться”, — Он вел слушателя вроде бы к какой-то слишком дальней цели своих рассуждений, но остановка мыслей и на неизбежном жизненном перепутье его тоже устраивала – не исчерпал он всеми направлениями, всех своих рассуждений, доходящих пока только до отмахивания на этом распутье от настойчивостей жены: “да ладно тебе... эту жизнь переломить – не тёщу переменить”.
Сколько он себя помнил, все деревенские звали его Зосимá... и только жена ударяла его сразу же с первого слога: “Зóсим! Идол окаянный! Где тебя нелёгкая опять носит; корыто бросил; мешок опять туда же поставил – что тебе удобно – другому морока...” Хотя можно было бы ограничиться только последним из всего: “... сено перекинь на эту сторону.” А он её неизменно: Стéша, да Стéша, даже когда приходила его пора приводить в движение главные хозяйственные и хлеборобные дела.
Вот и на заснеженный огород Зосима посмотрел вдумчиво, будто здесь, кроме вскапывания, да окучивания можно было ещё что-то сделать, основательное, да настолько, что прежде этого следовало поразмыслить как следует. И на лес дальний посмотрел Зосима в попытке вдуматься в него из огорода; и на свет белый мельком посмотрел из этого огорода.
– Подался бы я в кузнецы, да есть в деревне один. Подался бы я в плотники, да есть в деревне двое. Подался бы я в город, да там и так среди лишних людей не протолкнуться... Огород, говоришь? Силки да сети, говоришь. Коса да телега... Прокормит, говоришь?.. Может и прокормит. Если увижу, что кого-то огородец прокормил как хлебороба его труд, обязательно тебе скажу... если тебе и впрямь хочется знать... прежде всех слов, зовущих прочь от выпавшей нам беспросветности.
– Плохой год, плохой урожай. Еле выжили, говоришь... Нам уж давно не дано выживать поотдельности: нынешний постный народец без хлеба не выживет – ну и мы с ним. Вот только земля пахотная не запустеет – сколько нас плохие времена не выкашивали, а гляди, всё те же земли распаханы. И что же от моего обращения в иную земляную веру зависит?... одним хуторянином – больше; одним хлеборобом – меньше, – ничего это не меняет: по земле, для пашни заведённой – часть народа, к земле этой, в долг привязана – безрасплатный, как оказывается, долг-то. Огород, говоришь... – Судьбу обмануть хочешь первым словом недосказанного... – Может и обманем, попритихнув с недосказанным. Может сразу – к твоим – на хутор, на самодостаток?
– Год на год не приходится. Сколько годов мой труд хлебом и благом отдавался и сколько годов прогорбатились впустую? Отдача перекрывает все неудачные года – беда не в том что год на год не приходится: почему пережить каждый неудачный год так трудно, а два года подряд – почти невозможно. Потому что что-то неладное с тем народом, что ныне без хлеба не проживёт – не выживает-то в нём – хлебороб. Так-вот, Стеша: неладно с тем народом в котором хлебороб не выживает... ну да речь не о нём.
– Хотел бы и я обмануть такую судьбу, но прежде меня обманули её те кто оставляет другим недостаток и невыживание; а мне остаётся – обманывать судьбу среди них. Судьба задолго до твоего, Стеша, наскока решается – успел к доле хлебороба быть непричастным – обманываешь судьбу в чём-то уже другом. Ну а я не успел – родители не видели в этой доле ничего им чуждого, ну а мне никто не подсказал что долю-то – выбирают... да вовремя, да вопреки. Хотя бы для детей наших распрямить бы её:долю от всё скривляющей к хлеборобской...
– Огород, говоришь? – Так и в деревне нашей найдёшь не один двор в котором мужик и не огородник и не крестьянин – сама видеть-видела что труд-то себе он облегчает, а вот жизнь семье отягчает – разница для деревни быть может и малая, а отличие в жизни такое, что выпадает его семейство из достатка, хоть какой-то, но сообщей жизни – какой уж есть, в нашей деревеньке... не считая старосту... да дьячка... да кабатчика... – тех кто судьбу обманули даже в деревне... уже обманули – до меня.
– Хлебá – огород; дело – то и дело – это... можно даже батраком к кому-то пойти, ведь и семья – труд, ведь и семья – бремя. Ты, вот, – полшага в сторону, а я – шаг... Ну-ну, нашла чем замахнуться, чтоб мысль отбить. Мысль она как сверло – всё равно дырку сделает, только кому где, а мне для свиста... ... не-а – я только про эту мысль, а ты уж созвучие всем моим мыслям подыскала.
– Хлебá – огород... Не думал я что за дело держусь... – ты меня на эту мысль навела. Сменить дело – могу, бросить дело – нет. Огород говоришь? – давай буду огородником – год на год не приходится: то капусты неурожай, то репы... – не для своего лишь пропитания – для того чтобы жизнь наша была не хуже чем у всех работящих в нашей деревне. Огород – выручает? – Хорошо! – пусть выручает, а не подменяет мне дело. Может и был бы я знатным огородником, да не знал бы тогда как от этого, как от судьбы, уйти... например в хлеборобы, так уж мою долю сызмальства ограничили... хлеб вкушающие.
2015г.
Использование произведения, большее чем личное прочтение, оговаривается открытой наследуемой А.теД лицензией некоммерческого неизменносодержательного использования в интернете