Вайчунас Анатолий
Нас ни что не разлучит
Рассказ
~ Папенька собирается отдать меня замуж за Кислова
– Кислова-купца? Вот почему твой отец мне ответил, что я рылом не вышел. А Кислов значит вышел рылом. И что же ты?
~ Я сказала, что не пойду.
– И что же он?
~ Я свое слово сказала...
– Сказала... И чем же у вас кончилось?
~ Ничем у нас это не кончится. Он упрекает меня тем, что я ни о ком из семьи не думаю. Ни об отце с матерью, ни о братьях с сестрами. Он говорит, мы еле этот год протянули. Он говорит, что меня нянчили, что меня выкармливали...
– На моей памяти, две моих сестренки померли и никто не обвинял никого, что не захотели судьбу подкупить. Не в батраки же меня рожали и растили, а затем, чтобы и свой дом построил, и свою семью имел, и о родителях не забывал. Не на продажу же я, одних своих детей, ради других, буду иметь. Всем нам в семье дано родиться и умереть свободными. Меня отец мой этому учил. Если он не сможет выкормить нас свободными, то этого не сможет сделать никто.
~ У тебя отец сильный и сноровистый и мать здоровая. А у меня мать забитая и сил ей на хозяйство не хватает, а отцу всё надо, что может и что не может своими руками охватить. Все у нас от мала до стара горбатятся с утра до вечера, а живем кое как и просвета не видно.
– И что же он думает, что зять Кислов и жить, и работать станет для него. Кислову самому нужны батрачки в хозяйстве. Или приданое такое, что жизнь твоего отца изменит?
~ Кислов может ничего и не дать, зато он может всё отнять.
– ... Может... Это уж точно – может. Но и я могу у него кое что отнять.
~ Не вздумай калечить его, тогда точно не видать нам друг друга, упекут тебя.
– Не собираюсь, пока. Это у меня на крайний случай.
~ Не надо крайних случаев, я верю что всё у нас образуется.
– Образуется? Это с каких-таких причин, что отца твоего изменят?
~ Он у нас упёртый, но из него со временем весь пар уходит, он ни одной заботы постоянно, до конца, не выносит.
– Если б ты была моей женой, Кислов даже бы не подумал о тебе.
~ Если б... Если б я на глаза Кислову не попала, да если б он жил не здесь, да если б мы с тобой одни на Лосином острове родились...
– Разные у нас с тобой “если бы”, по разному мы и в жизни пробиваемся.
~ Да не нужны мне вовсе эти “если бы”. Мне и в прошлое поздно заглядывать и батюшку поздно менять.
– Себя нужно менять – решаться надо на что-то.
~ Себя... А нужна я тебе другая? – всё попирающая при случае?
– Нет уж, оставайся такой какая есть. Но тебе, похоже, пока нечего защищать, нет у тебя того дорогого, что не положила бы к ногам даже родителей. Это я, дурак, никому своё забрезжившее единственное счастье не могу позволить отобрать, даже моим родителям.
– В жизни человека только единственный момент, когда его родители в состоянии всем пожертвовать ради того, чтобы у их ребёнка счастье обрелось. Обретя его он уже может жертвовать собой, даже ради них... но навряд ли, – своим первым неповторимым счастьем жертвовать... и тогда всё возвращается для него на круги своя – более дорогие ему дети, – чем он сам; с каждым годом врастающая в твою сущность дражайшая половина; по капле утрачиваемые дорогие его сердцу родители; и ещё прочие невольно-ли, жаждаемо-ли обретаемые... И всё это уже может отнимать у тебя жизнь, не возмущая тебя – на то ты теперь её и тратишь, пройдя через обретение никогда неутрачиваемого.
~ Бесполезно мне душу ворошить. Мне твои слова никогда чужды не были. Тебе это проще говорить – для тебя так оно и есть. А с меня это ещё только начаться должно, а не продолжиться – как это у тебя. Я могла бы ещё сильнее сказать о том, что такое: беспомощно и беспамяти, – обо мне самой... любящая меня мать и не разгибающийся отец, навсегда перепутавший хозяйство с семьёй. Но мне-то это не поможет – мне переступать через них! – только такой ты выход видишь для нас?
– Так что же будет?
~ Что же будет?... За мной ответ и батюшке и тебе. Но сперва батюшке. Ему я ещё не всё сказала, что осталось сказать.
– Что же осталось?
~ Тебе бы ещё и мои разговоры с матушкой знать... Да рассказать, как отца пыталась пронять, а его слёзы и мольбы только злят. Я не хочу чтобы этот кошмар тебя коснулся. Я хочу и дальше слышать твои слова ласковые, а не яростные. Справлюсь! – будет у нас только своё, и только хорошее.
– А не справишься? Что тогда?
~ Не говори так, не кликай судьбу.
– Думать надо наперёд, чтобы выход знать. Пока есть мы, – мы можем быть вместе до любого конца и до конца стремиться к своему счастью. И никто у нас не сможет это отнять, – только вместе с нашей жизнью.
~ Вместе... да пораздельно... да поочерёд. Только и слышу эти слова...
...
– Скажу тебе так: решишь, что твоей семье так угодно, – не буду тебя тревожить и душу твою не буду раздирать... больше чем ты сама. Решишься ради нас отца ослушаться, до того, как он свое последнее слово скажет, – приму на себя всё, чтоб судьба нам не уготовила, пока жив – никто тебя не тронет... А скажет твой отец свое последнее слово, так у меня на это свое последнее слово есть – по нашему будет, а не по евонному.
~ Я буду только твоей, и ни чьей больше...
– Подожди, дай досказать. Решишь отступиться от меня – никого не трону, но сама мысль о том, что он, тебя, своими руками... что ты сама, даже без напоминания, будешь каждую ночь ждать его в постели... и будешь называть это благословенным союзом, вслед за своими родителями... точно так же, как ты сейчас называешь неблагословенными наши помыслы друг о друге...
~ Ничего ты не понимаешь. Я люблю тебя, я люблю свою бедную матушку, я люблю своего глупого батюшку. И не боюсь я ничего запретного. Просто, я никогда не скрывала от них, что люблю тебя, просто я никогда не врала, просто мать вырвала у меня обещание – не сбегать из дома, и не делать неблагословлённого ими. И это было ещё до того, как мы осмелились признаться друг другу... нет, не надо яриться, я помню и своё обещание тебе, что буду только твоей. Не было ничего рокового в моих обещаниях, да всё так повернулось... Не дают нам жить...
– Ты слышала, что я сказал. Я ведь сказал не для того чтобы повторять, а чтобы ты ответ дала...
~ Слышала я. Дождись моего слова. Не долго осталось до того, как сойдутся пути всех на одну развилочку. Я ещё никому судьбу не рушила и поэтому не испытывала, как это и что бывает после этого.
– Ты про меня? Ты задумала что-то... Всё что угодно, только не смей на себя руки накладывать. Мне не жить после этого.
~ И то не жизнь и это не жизнь... Там заставляют, ты вынуждаешь...
– Ты что-то задумала. Я украду тебя...
~ Хоть ты не подталкивай до времени... Только ты не напирай. А я буду защищать жизнь свою и честь свою до конца.
– М-м-м, я этому петуху шею сверну.
~ За что? – он не был со мной бесцеремонен. Шею сверну... Нет, уж если у нас что-то будет, то только человеческое, другого не надо. Нам с этим жить и дети наши не должны ни от кого прятаться и не должны стыдиться за нас.
– Что это у тебя с лицом?
~ Наверное ветрянка начинается. Страшная я стала?
– Ну что ты. Ветрянка это серьезно, ты к лекарю ходила?
~ Папенька знахарку звал.
– И что же?
~ И она сказала, что ветрянка это, и что к лекарю надо.
– Ну, так надо было сразу идти.
~ Папенька сказал, что сам его позовет.
– Пошли, сходим сейчас...
~ А что ты спешишь, боишься что у меня всё лицо корявым станет?
– От этого помереть можно, если не лечить.
– Схожу я... Пора мне... Я не надолго убежала. Сейчас хватятся.
~ Подожди!
– Завтра расскажу.
Но ни завтра, ни послезавтра он её не дождался. А от младшей её сестренки дознался, что фельдшер был; ушел злой; сказал, что ещё несколько дней поболеет и пойдет на поправку. “Папенька Кондрату велел на тебя собак спускать... Лицо? Ой, лицо стало таким бугристым и в ямочках...”
– Платком прикрылась – боишься, что у меня вдруг дела срочные появятся?
~ Нет, воздух больно кожу тревожит... Мне всё равно. У тебя своя жизнь. У меня теперь своя.
– Я у лекаря был... – спокойно и равнодушно отвернула голову в сторону.
– Он сказал не оспа это. Он сказал горе это. – Она слегка озадаченно посмотрела на него, желая убедиться что он это не придумал сам. И опять ничего не ответила.
– И ещё он мне сказал... – она сразу же отчего-то потупилась – что теперь меня никто не осудит, если я от тебя откажусь.
Она опять удивилась и задумалась но головы не поднимала.
– Ты не спросишь что я ему ответил? – нет, интереса у нее к этому не было, интерес её ограничился фельдшером.
~ Нет не спрошу, и ты не повторяй, подожди неделю другую, пока я сама к себе не привыкну. Пора мне...
– Тебе, теперь, каждый раз, стала пора, как только...
~ Не надо со мной так говорить. У меня все слова громкие и сердитые в голове отдаются. Хоть ты на меня не кричи.
– Не кричу я... мне только и остается что молча ждать и ... и... и не кричать...
– Что это? – под её левой грудью белый плотный рубец
~ Это когда папенька сказал мне... после того, как я своё слово сказала, – сказал: раз так, то пойду в батрачки к Кислову, долг отрабатывать, – уже решено. А я уже всё последнее время помнила, где какой нож лежит и из виду не выпускала, куда какой по делам перекладывали. Я к ножу, – он за мной, думал, что я убежать из дома хочу. Как увидел, что я за нож ухватилась, так сразу отпрыгнул. А как увидел, что нож к своей груди приставила, так заорал: “Мать, поди сюда, полюбуйся на свою дочь...” А мне уже и маменьку не жалко, я уже чувствую, что он и дальше будет продолжать. Не оставляет он мне надежды. Я так и подумала, скажу, а будет продолжать, так и... Говорю: “Откажись папенька от обещания Кислову”. А тут маменька увидела всю эту картину, руки тянет, надвигается на меня, лепечет что-то... по недомыслию выхода меня лишает. Он молчит, выжидает. А мне ещё не хочется умирать, ещё всё внутри трепещет. Хотела я показать, что не шучу, хотела меж ребер нож чуть-чуть воткнуть, но не в себе уже была и сил не рассчитывала, нож глубоко вошел, но я только в первый момент сама испугалась, а потом уже всё равно стало. Маменька рухнула. А мы стоим. Я боль пережидаю, за нож держусь. Он глаза выпучил и смотрит. А я думаю: всё уже, зачем ещё несколько дней горячкой мучиться, да знать всё нестерпимое, уж лучше больше ничего не знать. А он мне: “Твоя взяла, дура припадочная”... Ничего... быстро зажило...
– Сколько же ты перенесла... И от меня скрывала.... Ну Кислов, ну сучий потрох – не так, так эдак своего добиться, да еще чтоб было сразу унизительно... А мне и испытать ничего не пришлось за время твоих страданий...
~ Нет это не так. Другой бы... тогда... отступился. Если бы не твоя верность, я бы всё это не перенесла.
– Если бы не моя слепая настойчивость, ты бы сразу за другого вышла замуж и бед всех этих никогда не знала бы.
~ Не говори так, не гневи судьбу, нам ещё жить и жить с тобой счастливо. Не было бы тебя, я бы и любви такой ни от кого не узнала бы. Все бабы только и завидуют мне, – нет у них этого. Не было и не будет. Ты ещё сам себя не понял, а я об этом сразу догадалась и поэтому, уже ничего другого мне не было нужно...
2008г.
Использование произведения, большее чем личное прочтение, оговаривается открытой наследуемой А.теД лицензией некоммерческого неизменносодержательного использования в интернете