Вайчунас Анатолий
Звёздный причал
Рассказ
Она и теперь отстранялась от меня, не насыщая свои ощущения и не давая мне переполниться ощущением её упругого, гибкого тела с такими влекущими формами непостижимой для меня физиологии. Но это не огорчало, а отрезвляло и меня тоже... ненадолго. Чёрт, до того обнадёживает, такая близость тел, что так и тянет тронуть рукой самое в ней нежное, самое лакомое... Но, всё равно, это было каждый раз ошеломляюще свежими ощущениями телесных соприкосновений, предвещающими ещё нечто более ошеломительное. И мы шли дальше, каждый чуть углубившись в собственные испытанные ощущения и пытаясь ощущать мир вместе, балансируя, расшатывающуюся, продолжающейся независимостью душ, гармонию вселенной... – если идти ничем не прикасаясь друг к другу... – но достаточно даже соединённых ладоней, чтобы ощущения не отпускали тебя и не подпускали разумные мысли.
Для меня в этом мире прибывало и прибывало нечто новое, делающее его более приемлемым и более привлекательным, перестраивающим его миропорядок более обнадёживающе.
Для неё, похоже, ничего в этом мире не менялось, будто я всегда существовал где-то рядом и наконец-то объявился. Это до такой степени странно, что возникают невольные сомнения, а вдруг не обязательно мне... а вдруг это просто место, наконец-то, кем-то занятое.
– Смотри, как день подвел свой полуночный итог. — Если я сразу же взглянул на провода, то наверное и до этого заметил их. Но только теперь обратил внимание на то, как по ходу нашего движения к лесу, на проводах, перемещался, длинной парой узких полосок, отблеск луны. Для нас, привыкших к техногенности пейзажей, будто всегда была эта линия столбов, по которой будто сам по себе выровнялся край лесной полосы. А инородное присутствие во всём этом человека обнаруживалось лишь широкой тропой, к чему-то неведомому, в глубине леса, но посещаемому не реже святилища, судя по натоптанности этой тропы.
Какое удивительно тонкое платьице. Благословенный для любви избыток летнего тепла. Благословенна ночь дарящая нежную прохладу и Благословенно почтение отступившей в сонные уголки, уже обретшей себя, в отличие от нас двоих, жизни, сдерживающей, ради нас, шумный избыток своего бурления, внутри созерцательного дня. Ничто не мешает нам одним, в ночи переходить из одного полумира в другой. И этот лесной полумир, отгораживавшийся, только что, непроницаемой стеной тьмы, принял нас внутренним полумраком, рассеявшегося между деревьями и осевшего у нас под ногами, лунного света.
– Вот видишь, без спотыканий и вытянутых на ощупь рук.
~ И долго до реки?
– Нет, но ты её услышишь вдруг, – она не любит предупреждать о своём существовании на весь лес.
Некоторое время мы идём молча: я, – опасаясь выдать наше присутствие чему-то незримому, она, – давая мне возможность привыкнуться в ещё одном ночном полумире.
Редкие шумы ночного леса. Зря я, в своё время, сторонился ночи. Неужели мне так важен был сон, в то время когда кто-то не мог уснуть, не выяснив до конца существо ночи. Неужели мне так важен был день, что вся моя жизнь сосредотачивалась в нём. Теперь все звуки мне незнакомы и напрягают моё существо своей неизвестностью. А ей это вовсе не мешает быть собой в этой, ни о чём не предупреждающей, ночи. Всё в ночи для меня вдруг... как в ней. Впрочем, странное сравнение, навеянное ситуацией.
~ А, чёрт!
– Где? или ты именно о него споткнулся?
~ Нет, он мне ножку подставил.
Ночь вновь немного оживилась и восстановила прелесть нашего обособленного существования в ней. Мы уже и так спугнули всех, кого могли собой распугать и поэтому разговариваем в полголоса, уже не опасаясь, что помешаем лесу, своим присутствием, ещё больше...
~ Так вон же, дорога к причалу? Или тот путь слишком короткий, слишком прямой, слишком очевидный?
Она не сразу ответила, всматриваясь и вдумываясь, ответила с интонацией собственного удивления.
– К берегу, обустроенному бетонными глыбами. Чтобы бетону с плавающим железом было чуть удобнее, чем людям, приходящим сюда в надежде на отдых у реки. Но мы туда не пойдём. Мы останемся здесь, у этой деревянной пристани. Вон там отец обычно ставит палатку.
~ Это пристань?
– Разве нет?
~ Наверное... я не знаю. Вернее, я привык к таким длинным причалам с кнехтами, или как их там.
– И качающимися, рядом с причалом, яхтами? Непрерывно и вразнобой качающимися мачтами? Я это представляю себе. Но такого для этой пристани я никогда не представляла. В моём представлении здесь, иногда, и ненадолго, останавливалась низенькая лодка, чтобы высадить или принять на борт, одного, максимум двух человек.
~ А в лесу их ждал человек с лошадьми...
– Перестань. Я дальше не думала. Лес... Да, зачем-то им нужно было высаживаться вдали от жилья... Но это пристань. Я, подумаю и об этом, но не откажусь от того, что это пристань.
~ А я и не спорю. Замечательная пристань. Как раз для двоих. Чтобы сидеть на её краешке и ждать тех, кто, быть может, ночью, с воды, не может разглядеть её и ...
– Нет, не надо. Чем больше будешь придумывать ты, тем больше будет изменяться это место. Не надо его изменять, хорошо?
~ Ладно. Пусть оно будет таким, как мне ещё предстоит его узнать.
– А ты не спеши и оно само обнаружит себя.
~ Кто?
– Что! Я не перескакивала к чему-то иному.
~ А-а. ... Понятно. А мне можно тоже опустить ноги в воду?
– Какой ты, – вдруг осторожный. Не бойся, мои впечатления трудно рассеять. Опускай, только звёзды не распугай, вон они, от тебя, как шарахнулись. С чего бы это? Или им есть чего бояться?
~ Точно! Как это я не заметил!
– Тише.
~ А то я опять спугну?
– Кого?
~ Звёзды.
– Опять ты не впопад, а может и я.
~ За тобой след в след никогда не попадёшь.
– Я о том, что не стоит говорить так звучно, чтобы эхо искажалось.
~ А оно есть? ... ну надо же, – есть. Такое слабое эхо. Не сразу заметишь.
– Не сразу.
~ Дразнишься?
– Восхищаюсь тому как ты всё налету схватываешь. Акула бы не оторвалась.
~ Акула?
– Да ладно, я так. Волосы, наверное, щекочут?
~ А я в них носом зарылся. Свежестью пахнут.
– То-то ты всё ко мне льнёшь. Я думала ты меня обнимаешь, а оказывается всё дело в шампуне. Я думала, ты, в основном, осязатель, а оказывается ещё и обонятель.
~ Почему это я всё время краснею, а не ты?
– Потому что грублю только я. Потому что мне приятно смотреть, как приоткрываются твои уравновешенно возвышенные чувства.
~ А мне вообще-то дано чувствовать это?
– Это?
~ Ну, чувствовать что-то в себе.
– А ты при мне не сосредотачивайся на себе. Ты сосредотачивайся на мне и без сердитости. И не бултыхай так ногами, – ты забыл о звёздах.
Да, действительно забылся, что всё это вокруг для нас, и мир отдаёт нам сейчас всё лучшее что может быть в ночи. Звёзды успокоились и опять приблизились к нам...
Камыш, в затонах противоположного берега, высвечивался лунным светом, как несколько возвышенных островков. Я оглянулся на лес, увериться, что он не высвечивается, а оттеняется от неба. Именно от этого – неуютное ощущение нависания леса прямо над нашими спинами. Уступив берегу песчаную полоску, лес на ночь возвращал это пространство себе.
– Такие странные, такие недоступные звёзды. Тебе они кажутся маленькими? Не кажутся. Ты всё проецируешь хрусталиком знаний в бесконечность, во вселенную. Какой у тебя мудрый и опытный глаз. А вот я в плену иллюзий и мне что-то не кажется, а есть. Как эти вот звёзды.
~ Не пойму.
– Не стоит. А то сперва покажется, а потом ...
~ Что потом?
– Потом придётся в обратную сторону. Стоит ли жить именно таким образом, не лучше ли жить неизбежным, чем обратным.
~ От кого ты этого набралась? Такое не придумаешь вдруг.
– Считай что от папы. Он у меня философ неудачник.
~ Разве? Ты вроде говорила, что он...
– Так и у меня вполне нормальная профессия. Но нормальная профессия не гарантирует нормального профессионала? Вот это точно говорит мой папа и каждый раз по-разному.
~ Ну и ну.
– Что попался? Я имею ввиду семейку.
~ Ну и ну.
– Думай. Ещё не поздно.
~ Ещё не поздно думать? Ты и на этом хотела меня поймать?
– Не хотела, но так вышло.
~ Надо было и мне какой-нибудь сюрприз припасти.
– Не расстраивайся у тебя всё ещё впереди.
~ Да тебе палец в рот не клади.
– Не клади...
Спиной чувствовалась безмолвная стена леса. Непривычно. Короткие резкие звуки зависают над гладью воды. Непривычно.
~ Что это за птица?
– Не знаю. Я её тоже впервые здесь слышу.
~ А щёлканье?
– Знаешь, звёзды не любят осенних луж. Ты когда-нибудь видел осенью в лужах звёзды?
~ Осенью? Не обращал внимания... вечером фонари... днём дела... наверное тучи?
– А зачем во время дождя задирать лицо вверх, когда и так понятно, что тучи на своих местах. Нет, это звёзды не любят осенних луж. Им нравится эта летняя речка, я это точно выяснила.
Послышался ближний всплеск. И вскоре, оттуда, где кто-то взволновал звёздный покой, быть может не вполне рыбьим, но хвостом, волны упруго погнали на нас скопище звёзд. Я увлёкся созерцанием нарушенной гармонии вселенной, а она успела вытащить из воды свои ступни, не позволив звёздам разбиться именно о них, – не будь причиной хотя бы этому. Хотя бы этому, – повторяли и повторяли для моей памяти, волны, достигавшие берега.
Вдоль речки потянуло прохладой. Наверное в природе всё начало перевешивать к утру.
– Звёзды поплыли...
Я осмыслил сказанное и непроизвольно поискал глазами облако. Пока, наконец-то, не связал в одно целое, край большого облака, наверное надолго скрывавшего отражения звёзд в воде, и теперь, улавливаемо взглядом, приоткрывавшего отражения.
– Нет, не вертись, смотри. Звёзды двинулись к нашему причалу. Это в другой галактике они такие огромные, а в нашей с тобой они такие водоплавающие... Не спеши в свою, очень важную профессию, – всем, что в тебе есть. На это достаточно расходовать разум, не спеши всему дать неестественно научное объяснение. Иначе навсегда не успеешь объяснить что-то невероятное, что может произойти с каждым из нас теперь... Ну-ну-ну, ещё чего, – только не сегодня... Иначе, потом, ты и ко мне станешь применять свои естественные и наученные слова, – не такая, не укладывающаяся в закономерности бытия, не подходящая для нормальной жизни с нормальным человеком и тем-более-нормального-быта. И не пугай звёзды своими словами, лучше помолчи в ответ. Я это пойму лучше чем слова. Если ты не отстранился от моих слов, то для меня это многое значит.
Где-то сзади хрустнула сломанная, под чьей-то ногой или лапой, ветка. Мы немного помолчали выжидая продолжения звуков. Ещё более отдаленный короткий звук, прошуршавшегося через кусты, успокоил меня, но мы ещё немного помолчали, возвращаясь, на прежние свои места, прежним своим настроем.
– Тебя не смущает разброд моих мыслей. А меня смущает. Некоторые отчего-то называют такое детской непосредственностью. Наверное потому, что они хотят быть уверены что я, отстранённо отсюда, но воочию, вижу то, что тут же произносимо вслух. Только это приносит им облегчение и понимание такой вот нарушенности сознания. Неужели так трудно, хотя бы раз, попытаться собрать себя из разных мест своей жизни, в одно целое, которому предстоит нелёгкий выбор, – переменить всё в своей жизни, и прежде всего – ощущение себя и, вслед за этим, ощущение этого мира, который неизбежно станет иным. В котором не будет прежней тяги к уединению, не будет прежнего времени на созерцание себя среди причудливо перетекающего и пребывающего в себе мира.
– Когда я, привстаю на цыпочки и ложу подбородок на твоё плечо, то мир за ним уже лишь наполовину мой. В свою сторону ты видишь то, что до поры, до времени будет скрыто от меня. Мне грустно предчувствовать, что многое мне виделось не так, что многое мне хотелось бы видеть не так, и что многое мне не хотелось бы видеть лицо в лицо... но я не закрою глаз перед тем, что отнимет у меня ещё какую-то часть мира за моим плечом. Лишь бы не отнималось всё из того, что заменит для меня половину прежнего моего мира.
Почти над нами что-то стремительно пролетело со звучным шумом бумеранга, но я не решился прервать её и спросить, что за сильная птица может так часто и мощно махать крыльями.
– Я же вижу, что-то для тебя было и остаётся во мне странным и даже не загадкой, а просто странным. Я же вижу, как тебе хочется чтобы я в тебе разглядела твои несомненные достоинства, твои основательные достоинства, твои путеводные достоинства... Правда, я знаю только о главном твоём жизненном направлении и куче помех с которыми ты решителен справиться. При этом ты не очень-то расспрашиваешь меня о том, как всё это увяжется с моими жизненными интересами, о которых я не всегда могу так решительно заявлять в слух, как ты. Но ты просто решителен решать все проблемы, начиная с главных, – начиная с собственных... И мне грустно от того, что всё это выяснится только когда-то, когда ты уже сам лично определишься с нашими помехами. Грустно оттого, что ни я, ни ты, ничего с этим, сейчас, не можем поделать – ничто никем не продумывается в таких случаях заранее. Все живут, исходя из того, что исходно мы – люди, и живём чтобы решать возникающие проблемы... вот только на сколько они будут нашими, а не твоими и моими, и это тоже зависит от этого исходного.
И как это она может думать о чём-то, кроме того, как хорошо, вот так, сидеть. прижав к себе такое удивительное, такое нежное существо воплоти, со своей стороны, прижавшееся всем этим существом ко мне.
– Я никогда не пыталась глубоко мыслить о жизненных проблемах, и как они решаются. Я доходила в мыслях до какой-то жизненной проблемы и останавливалась проверяя себя на одно – я, как с этой точки, готова продолжить: по-человечески? или с зубами и когтями? Они у меня есть, и я не всегда удерживалась от непроизвольной реакции, загнанного в угол и принимаемого только существом, поэтому и проверяю себя в мыслях на более важные жизненные ситуации – на сколько во мне развито чувство животного самосохранения.
Всё это так, но жизнь это то, что происходит с нами, а не то, о чём и я порассуждать горазд.
– Я знаю, что могу обойтись без многих жизненных удобств, и не буду за них рвать кому-то глотку, но там где коснётся сути моей жизни, моего счастья... моего ребёнка... Я ещё не имела возможности проверить себя в самом важном и, быть может, единственном для меня.
– Я не предупреждаю и не пытаюсь заранее выгадать что-то для своего будущего. Мне хочется, чтобы кто-то понял моё состояние и, если не ты, от которого всё это зависит гораздо больше, чем ты себе представляешь сам... то хоть кто-нибудь. Я должна видеть глаза этого человека и отсутствие в них надежды для меня. Хотела бы я заглянуть в эти глаза тому, кто прожил эту часть своей жизни честно и не лукаво думая об этом. Радостно ли, в горе – мне всё равно, мне, быть может, не избежать ни того ни другого. Дело не в этом... Дело в том, – можно ли со всем этим жить, оставаясь тем, кем начал эту жизнь. От родителей, к сожалению, я этого не увижу, – субъективны к моей ещё несостоявшейся судьбе. Да и вместе прожили они не так, чтобы не слукавить.
Ой-ё-ёй. Что тут скажешь, если и сам я по сути ещё не жил и заявлять что-то на будущее остерегаюсь.
– Не оправдывайся отсутствующим в принципе. Я не жду от тебя ответа, тем более рассудительного. Мне от тебя достаточно молчания и того что ты не уходишь, извинившись за несбыточные мои ожидания. – Справимся, – значит справимся, я тебе верю в этом, ведь никто кроме нас не станет с этим справляться. Значит ты настроен на это изначально, а дальше... Дальше – рассветёт, звёзды отчалят от этого причала вон в ту сторону, сам увидишь, и грусть моя вытеснится жаждой жизни. Отомри! – кричу я, обычно, на всю реку, и, обычно, угадываю к готовности уток осмотреться, ослушаться, насторожиться – для удобного случая сняться с места, и самым удобным случаем, подталкивающим их к тому, чтобы рискнуть жить и в этом дне – становлюсь, иногда, я...
Сыплет звёздами в бездну ночь... ... Надо было принимать её слова всерьёз, без скидок на головокружительную, для меня, ситуацию...
2006г, 2008г.
Использование произведения, большее чем личное прочтение, оговаривается открытой наследуемой А.теД лицензией некоммерческого неизменносодержательного использования в интернете